— Там ведь рядом был кустарник, — начал негромко Милн. Повозился, устраиваясь рядом — кажется, улегся вплотную к ней. И сил нет возмутиться — тем более, так теплее. — Так что не совсем пустынным оказался тот пустырь.
Причем здесь кустарник⁈ — хотела возмутиться Фиона. Но вырвался только болезненный стон.
Милн вздохнул. Завозился, приподнялся. Потом бесцеремонно приподнял ее, ухватив за подмышки. Усадил, облокотив спиной на себя. Вместо возмущения снова получился слабый стон — вроде бы протестующий.
— Тут не до приличий, уж простите, — похоже, он верно истолковал ее выступление. — У меня всё отобрали — только руки и оставили! И то благо, могли бы нас порознь запереть и связать. Лежите смирно, сейчас немного легче станет.
Сильные пальцы сдавили виски, принялись аккуратно массировать.
Вырвался вздох. Да во что ж они такое вляпались! А главное — почему он вроде как соображает, тогда как она вообще ничего не понимает?
— Вы-то почему в памяти? — выдохнула Фиона и сама удивилась — как это у нее получилась такая длинная фраза. Даже не запнулась!
— Вы первой попали под удар, — смущенно пояснил Милн. — Меня на излете краем зацепило. Повезло! Поделать я ничего не успел. Но так и лучше: я в сознании, могу вам помочь. И понимаю, что происходит.
Ага! То есть — более полезный из их тандема остался в строю. Очень прагматично.
Она попыталась скрежетнуть зубами со злости — но ничего не вышло. Мышцы ослабли и не слушались, губы задеревенели. В голове шумело.
Смутно брезжила мысль о том, как неприлично происходящее сейчас. Она валяется на полу, прижавшись к малознакомому мужчине! Спиной ощущала, как гулко колотится его сердце.
Зато спине тепло. А она вся заледенела, лежа на полу!
Сильные горячие пальцы сместились ей на затылок, темя. Сдавили, зарывшись в растрепанные волосы. Потом ниже, принялись разминать шею, верх спины.
Ну нет, так не должно быть!
Но сил на удивление прибавилось. Фиона вывернулась из рук Милна, переползла по полу и уселась рядом, прислонившись к стене. Кольнуло сожаление — было теплее. Теперь же ее снова охватил со всех сторон сырой холод.
— Так что произошло? — хрипло осведомилась она, чтобы заглушить неуместное чувство. — Ничего не помню и не понимаю.
— Вижу, вам лучше, — он кивнул, и на миг всколыхнулось раздражение — даже не попытался возразить, когда она уползла! — Я так понимаю, зрелище, которое показали ваши духи, было не главным. Возможно, они просто так отвлекли нас от настоящего… настоящих своих целей.
— Это они перенесли нас на тот пустырь, — заключила она.
Милн хмуро кивнул. Теперь она различала его сидящую фигуру рядом.
— Те кусты, возле которых нас вынесло, — напомнил он. — В глубине находился вход в тайное убежище. Точнее, он и теперь там находится, — у него вырвался смешок. — Нас заметили, кажется, даже раньше, чем мы сами поняли, куда попали.
— Не понимаю, — пробормотала Фиона. — Зачем?
— Видимо, ваши духи имели в виду вот их, когда оставляли знак о близости врага. К ним нас и вытолкнули, — он задумчиво примолк.
К ним… вытолкнули.
К неким неведомым «им». Милн, кажется, представлял, о ком говорит. Намеренно не называл, или по рассеянности счел, что она должна была догадаться?
Фиона проморгалась и теперь осматривалась по сторонам. Их с Милном заперли в тесной полутемной камере с каменными стенами и полом, едва застеленным соломой. Под низким потолком сбоку виднелось узкое окошко. Не окошко даже, а короткая щель толщиной в ее руку. Без решетки — но на кой-решетка, когда там не протиснется и ребенок! Напротив окошка — дверь. Старая, запыленная, из посеревших досок, скрепленных толстыми полосами железа. Даже так видно, что тяжелая, и запросто не откроешь. В пробоину под потолком пробивался тусклый свет.
Значит, снаружи день. А сознания она лишилась ночью. Даже не ночью, а поздним вечером, до полуночи.
— А ведь ваши призраки собирались отправить сюда вас одну, — заметил он после недолгого молчания. — Видимо, дело плохо, раз пошли на такое.
— У меня же не было… эфирных зеркал, — проговорила Фиона. — Одну меня они не смогли бы… почему прямо не сказали, в чем дело? И куда…
— Возможно, куда — они и сами не знали. Потому мое зеркало оказалось кстати.
— Не понимаю…
Он снова смолк. А сил теребить его расспросами не было. К тому же начинал колотить озноб — в камере было холодно.
Милн, похоже, заметил, что она трясется. Ухватил за плечи, снова поднял, подтащил к себе поближе.
— О приличиях будете переживать, когда выберемся отсюда, — мрачно поведал он. — Не хватало вам простуды! Силы еще понадобятся.
Угум. Были бы они еще, эти силы. Фиона ощутила легкую досаду на его здравомыслие и по контрасту — свою некстати проснувшуюся стеснительность.
— Почему я ничего не помню?
— Я сам мало что понял. По всей видимости, духи напортачили что-то со спиралью, а мое зеркало использовали для усиления. В итоге нас занесло… не знаю, куда. Ну, по времени — едва ли, а в пространстве умеючи можно перенести далеко.
— Не слыхала о таких умельцах…
— Никто в наши дни не слыхал. Словом, спираль вызвала возмущение. Его и почуяли здешние обитатели. И вышли из своего укрытия — а тут мы. Аккурат посреди пустыря, одни, практически у них на пороге. Шарахнули примитивной волной — судя по всему, активировали какой-то артефакт. Меня защитило… словом, меня приложило не так сильно, как вас. Меня оберег защитил, вот только разрядился. И его потом отобрали. А с ним — все записи и артефакты, что были.
Фиона вяло похлопала по карманам. Горную плесень в ноздрю неизвестным! Ее тоже обчистили. И книжку записную отобрали…
— Нас пришибли артефактом, а вас спас… тоже артефакт, — вяло заключила она.
— Вкратце так. Я так понимаю, это — сектанты Великого древа.
— Кто? — от изумления она аж голову подняла с его плеча.