Быстро работающий рассудок исчислил паршивость ситуации, но не запаниковал, а тут же нашел выход.
Пробежать пятьсот ярдов до перекрестка. Там растет кривая сосна, единственное дерево, каким-то чудом выжившее в этих голых местах. Под сосной обычно делают привал путники — оттуда открывается хороший вид на море.
Вскарабкаться по стволу — как по мачте. Лечь на толстую нижнюю ветвь — как на рею. Одной рукой держаться, в другой — вакидзаси. Катаной снизу ронин не достанет. Если же полезет вверх, ему понадобятся обе руки. Попробует — получит коротким мечом по башке. Можно сидеть так до тех пор, пока на дороге не появится кто-нибудь способный помочь. Или пока грабителю не надоест торчать под сосной.
Вот так, быстротой и сметливостью, Вильям Адамс спасался бог знает сколько раз из положений похуже нынешнего.
Вконец сорвав дыхание, но опередив преследователя на добрую сотню шагов, он добежал до перекрестка.
Там кто-то был. Сидел на придорожном камне.
Человек в широкой-преширокой соломенной шляпе такухацу, надвинутой на лицо, так что виднелся лишь острый подбородок, увидев бегущих, поднялся, опираясь на длинный и толстый бамбуковый посох.
Но помощи от этого прохожего ждать было нечего. В таких головных уборах и с посохом ходят бродячие монахи, собирающие подаяние. Они хороши лишь для чтения заупокойных молитв…
— Беги, это разбойник! — крикнул Вильям, остановившись перед сосной и прикидывая, как будет лезть.
Но монах, если это был монах, не побежал. Он разглядывал Вильяма. Лица в тени от шляпы было не видно, да и некогда было разглядывать.
— Марумэ-буси ка? — с любопытством спросил тупица. — Круглоглазый самурай? Ха, я знаю кто ты! Мне про тебя рассказали в харчевне! Ты Миура-но Андзин, да? А где твоя катана? Неужели бросил? Как необычно! Зачем ты лезешь на сосну?
– Ëсэ! — отмахнулся Вильям, уже карабкаясь. — Отстань!
Через несколько секунд он был на узловатой ветви, в безопасности.
Шрам больше не бежал. Неторопливо приближался, помахивал мечом.
Болтливый дурак в шляпе, задрав голову, пялился на круглоглазого.
— Уноси ноги, бакамэ! — крикнул Вильям. — Он зарубит тебя, чтобы забрать милостыню!
— У меня ничего нет, — беспечно ответил идиот.
— Сначала он снесет тебе башку, а смотреть будет потом!
Но все равно было уже поздно. Шрам стоял за спиной у монаха. Озадаченно щурился на сосну.
— Снесет башку? — переспросил человек в соломенной шляпе. — Вот так?
А дальше сделал вот что. Взялся за верхнюю часть своего посоха, дернул — и оказалось, что это рукоятка меча, вставленного в полый бамбук. Продолжая то же движение, лишь изменив его траекторию, человек стремительно развернулся, дернул локтем — и прямой клинок скользнул ронину по шее.
Вильям вскрикнул: голова будто сама собой соскочила с плеч и покатилась по земле. Тело замерло. Вверх ударил темно-бурый фонтан. Потом ноги подломились, и обезглавленный труп рухнул.
— Слезай, поговорим, — сказал человек в такухацу, снова повернувшись к сосне. — Я спас твою жизнь. Валяй, произноси положенные в таких случаях слова благодарности. Говори, что теперь ты по гроб мой должник. А хочешь — пропусти все эти церемонии. Сразу спрашивай, чем ты можешь меня отблагодарить. Я тебе отвечу, я уже придумал. Я очень быстро соображаю. У меня прозвище «Китэндзиро». Так-то я зовусь Кэндзиро Коянаги. «Китэн» значит «башковитый», если ты по-нашему не очень кумекаешь… Давай-давай, спускайся! Я пока погляжу, нет ли на покойнике чего-нибудь ценного.
Оторопевший Вильям в первый миг не решил, безопасно ли будет слезть, но поразительный Кэндзиро Коянаги (раз у него фамилия — значит, он из самурайского сословия) отложил окровавленный меч и склонился над трупом.
Спрыгнув, Вильям опасливо посмотрел на мертвую голову. На лице ронина застыла гримаса крайнего изумления, словно в миг расставания с шеей голова заглянула за Великий Занавес и увидела там нечто поразительное.
Ничего, сказал себе Вильям. Помру — тоже увижу, что там. Но не сегодня. Он перекрестился и произнес благодарственную молитву.
— Мечи неплохие, — приговаривал Кэндзиро. — Но мой лучше. Я переделал его из закаленной толедской espada, рукоять только поменял… — Пошарил у покойника за поясом. — А это у нас что? Ого! Десять кобанов!
Распрямился. На ладони сверкали высыпанные из матерчатого кошелька овальные золотые монеты. Крестьянская семья на такую сумму могла бы сытно кормиться пару лет.
— Я тоже ронин, перебиваюсь с ячменя на редьку и временами подумываю, не выйти ли мне на большую дорогу, чтоб не подохнуть с голоду, — задумчиво пробормотал Вильямов спаситель. — Но с такими деньжищами грабить людей? Что-то здесь не так… А это что такое?
Он наклонился, поднял с земли цепочку. На ней блестел крестик.
— Кирисутан!
— Что? — медленно произнес Вильям, холодея.
Так это не грабитель…
— Я тоже крестился в вашу веру, — сообщил Кэндзиро. — Потому что христианином был мой господин. Я служил великому Юкинаге Кониси, владетелю провинции Хиго. Ваши называли его «дон Аугустино». Мое христианское имя Мигель, можешь так меня и называть: Мигэру. Да-да, я filho da Santa Igreja Católica, — вдруг перешел он на португальский, корявый, но бойкий. — И язык ваш выучил, потому что дон Аугустино приказал мне вести торговлю с вашими купцами. Я и по морям плавал. В Малакке был, в Патани. Это я к чему говорю?
— К чему? — ошарашенно переспросил Вильям. Он очень испугался крестика, упавшего с шеи Шрама. Это могло означать только одно: ронин подослан. И понятно кем. Внезапно заговоривший по-португальски Мигель-Кэндзиро всполошил его еще больше.
— Я спас тебе жизнь, так?
— Так.
— По законам благодарности ты у меня в погробном долгу, так?
Вильям кивнул, напряженно хмуря брови. Задавая свои странные вопросы, говорун вытирал клинок об одежду убитого. Бог знает чего ждать от человека, который столь ловко рубит головы.
— Я знаю, круглоглазые не придают долгу такую важность, как мы. Но всё же Жезуш Кристу завещал платить добром за добро, верно?
— Верно…
Засунув катану в посох и прислонив его к сосне, Мигель вдруг опустился на колени и согнулся в почтительнейшем поклоне.
— Вы, господин, хатамото самого Иэясу Токугавы. Значит, вы можете брать на службу самураев. Возьмите меня, господин. Никто не принимает в вассалы бывшего слугу князя Кониси, но я ваш ондзин, я спас вам жизнь. Я буду вам очень полезен. Как я владею мечом, вы видели. Я умен и могу всему на свете научиться. Я говорю на вашем языке и я молюсь вашему, то есть нашему католическому богу.
Он распрямился и сотворил крестное знамение. Потом еще три раза истово поклонился.
— Очень прошу, господин. Обратитесь с ходатайством в