В спешке догоняя меня, Гектор оступился и упал на колени, хватаясь рукой за край моей рубашки. Я развернулась и оттолкнула его коленом в грудь. Кажется, слишком сильно, но плевать. Слезы текли ручьем, горючие слезы, воспламеняющие лицо, как подожженные струи бензина. Как дорожки лавы.
– Пусть те, с кем ты развлекался у меня за спиной, подарят тебе любовь, спокойствие и уверенность в себе.
– Сара, мы можем все начать заново. Куда ты сейчас уйдешь?
– Я тебя презираю, восемьдесят пятый. Жалею, что приехала в Уотербери и встретила тебя, ты это хоть понимаешь?
– Не надо так со мной.
– А ты меня пожалел? Меня тебе не жалко?
– Сара, я ведь люблю тебя, как ты не понимаешь? Все это – пустяки, просто мусор. Ну подумаешь! Оступился. С мужчинами такое бывает. Со всеми. Без тебя моя жизнь превратится в ад, ты же знаешь.
– Ты заслужил. Не трогай меня. Не смей. Мразь.
Гектор остался сидеть на полу – разбитый, подавленный, обескураженный происходящим и той скоростью, с которой изменилась наша жизнь и утеряно было все, что связывало нас. Замахнулись и обрубили топором – не иначе.
Что творилось со мной, помнится смутно. Меня словно пытались утопить. Мгновение, чтобы сделать вдох, а после – снова на дно, в иссиня-черную пучину отрицания, отчаяния и страха; прижимает к мокрому плотному песку куском скалы – не продохнуть, не пошевелиться, пена хлещет в глаза и уши, во рту – солоно от крови и морской воды, легкие забиты водорослями – не откашляться, грудная клетка трещит и лопается под весом камня, привязанного к телу, и водяной толщи, раскрывая зубастую пасть из торчащих наружу ребер. И так – снова и снова, и нет конца этому кошмару.
Не помню, как оказалась у Расмуса дома и почему именно у него. Но меня приняли, напоили какао с маршмеллоу, выслушали, впитали грудью мои безостановочные слезы, пожалели и уложили спать – истощенную и покалеченную горем сильнее, чем Патриком накануне. Все казалось нереальным, и, засыпая, я очень надеялась, что либо проснусь где-нибудь не в этой жизни, либо не проснусь вообще.
Счастье в Уотербери оборвалось как нить, не выдержавшая натяжения, и ничего не осталось, кроме зияющей дыры. Как же так, спрашивал меня Гектор. Мне самой интересно. Разве такое бывает в реальной жизни? Чтобы вот так – больно. Лучше бы я вновь обгорела и две недели валялась в больнице с волдырями, чем это. Осознавать случившееся было все более невыносимо. Люди и вещи, которые делали меня счастливой, оказались нестабильны и внезапно исчезли.
Я помнила об этом каждое мгновение последующей жизни.
Пока Соулрайда не было дома, мы с Расмусом забрали из квартиры мои вещи и оставили дубликат ключей, недавно сделанный специально для меня. Встретиться с Гектором еще хоть раз я вовсе не планировала. Знала, что будет еще больнее.
– Неужели ты его боишься? Или настолько ненавидишь? – спросил Расмус.
– Наоборот. Все еще люблю. И даже простить готова.
– Так почему бы вам не увидеться?
– Потому что я не собираюсь давать слабину. Хочу, чтобы его жизнь превратилась в кошмар. Как моя.
Слезы кончились быстро. Со мною осталось отчаяние, огромное и холодное, как ледники где-нибудь в Исландии. Ощущение после страшного предательства, которое остается с тобой до самой смерти, звенящую пустоту которого ты слышишь внутри себя в течение всей жизни и не можешь от этого спастись. Вот с чем мне предстояло смириться.
Пришлось перебраться обратно к отцу, вернуться в солнечный Солт-Лейк-Сити, и нельзя сказать, что мне совсем этого не хотелось. Всегда приятно возвратиться к истокам, взглянуть, с чего все начиналось, какой была твоя жизнь прежде. Да и отец несказанно обрадовался. Его дни вернулись на круги своя, чего нельзя было сказать обо мне. Немного полегчало, когда Уотербери остался позади, покинутый мною безвозвратно.
Но окончательно избавиться от тени полюбившегося города не удавалось. Слишком многое все еще связывало меня с ним. Друзья из тату-салона, безуспешно уговаривавшие меня не уезжать, остались там. Как и многие приятели с Гранж Пул Драйв. Я скучала по ним. Всем. Черт возьми, я сходила с ума от тоски по всему, что бросила ради своего же блага. Сам автодром, тяжелые ливни, заброшенный облик города, его мрачная архитектура, природа, неповторимые дороги, которые я исколесила на железном коне… Я продолжала любить каждую травинку в Уотербери, каждый камушек у обочины, каждую дешевую забегаловку и даже того приятного булочника – одного из первых, с кем я там познакомилась.
Вернувшись в Солт-Лейк-Сити, я продолжала быть частью Уотербери, душой оставаясь там, на Гранж Пул Драйв, где текла моя кровь, где счастье было неподдельным, пусть и временным, где все эмоции и люди были настоящими, где я узнала, что свобода и скорость – это одно и то же.
Постепенно я пришла к выводу, что у меня никогда не получится забыть случившееся в Уотербери. Если сравнивать со всей моей жизнью, я прожила там небольшой ее отрезок, но его я запомню лучше всего, что со мной когда-либо происходило. Самое необыкновенное время, еще раз доказывающее, что там, где есть радость, обязательно будет и печаль – и наоборот. Уроборос. Снова чертов змей кусает себя за хвост, обвиваясь вокруг моей жизни.
Легче не становилось.
Первую неделю Соулрайд пытался дозвониться, писал, просил вернуться, чем разрывал мне сердце. А затем просто замолчал. Будто его никогда и не было. И всего, что мы пережили вместе, говорили друг другу, планировали, тоже не стало. Страшно было осознавать это. Беспощадный ход времени стирал из памяти, из самой реальности сначала какие-то мелкие детали вроде морщин или расположения родинок на лице Гектора, формы его ногтей; затем нечто более значимое вроде специфических фраз или взглядов, которыми он меня одарял.
А мне не хотелось, чтобы это уходило, исчезало бесследно. Чем же мне тогда жить, как не постоянными возвращениями в прошлое, воспоминаниями о самых счастливых моментах, прокручиванием в голове всего того, что так врезалось в память – снова и снова?.. Я хотела остановить время, чтобы сохранить, удержать все то, что считаю своим по праву. А еще лучше – вернуться в прошлое и пережить его заново. Пусть даже с известным финалом.
Я ненавидела себя за то, что даже после столь низкого предательства, после вскрытой лжи Соулрайд оставался для меня всем. Я жила