Всхлипываю и не могу справиться с обидой. Это тоже всё бессмысленно.
— Черт, прости.
Отворачиваюсь и отхожу на несколько шагов, чтобы взять себя в руки.
Глава 8
Лена
Спрятав лицо в ладонях, пытаюсь справиться с эмоциями, но пока не получается.
Знание, что он стоит за спиной и смотрит, делает только хуже. Мне не нужна жалость. Я не хочу сомневаться, выглядят ли мои реакции в его глазах новой ложью.
Я пропускаю шум шагов, но когда на плечи ложится плотная ткань купленного за его деньги пальто, дергаюсь.
Отхожу дальше, не жалея, что светлая шерсть падает на вымощенную плиткой дорожку между нами.
— Оставь меня, пожалуйста, — прошу очень искренне, потому что даже смотреть на него сейчас не могу. Мне нужно время.
Дай мне, пожалуйста, время. Я только время попросила.
При всей благодарности, которую я испытываю, при всем восторге им, как человеком, у меня тоже есть предел.
— Лен, ты плачешь…
Повторяющееся имя меня добивает. Я сжимаю руки в кулаки, чувствуя, как больно в ладонь впивается подаренный им бриллиант. Я бы хотела снять его и бросить, но вместо этого летят слова:
— Это ты должен был думать о защите!!! — Кричу, впервые его обвиняя. — Ты, а не я, в этом виноват! Это ты со мной трахался ночи напролет! Это ты ко мне вернулся! Сам ко мне вернулся, слышишь?! Я тебя не просила!!!
В груди начинает болеть. Я прижимаю кулак к ней и давлю с силой. Слезы продолжаю течь, я смахиваю их, но глаз от мужского лица не отвожу.
Взгляд Андрея — мрачный и красноречивый. Он, конечно же, сто миллионов раз пожалел, что вернулся на Побережье. Только и я пожалела! Я не приживалка. Я не навязывалась. То, что инициатором первого секса была я, не значит, что я выпросила второй, третий, четвертый… Мы вляпались в это вместе. Мы вместе назвали это семьей.
Пусть думает, что хочет.
Пусть не верит.
Пусть не любит.
Сейчас всё равно.
Но правда в том, что мы заключили выгодный двоим договор.
— Я думала, ты предложил брак, потому что не сомневался в отцовстве. А ты… Тебе всё равно было, чей этот ребенок. Ты спасал свою карьеру. Чтобы греки не трясли перед твоим носом беременной опозоренной официанткой.
Из меня вместе с желчью начинает литься разукрашенная в цвета обиды грань правды, на которой я всё это время старалась не акцентировать внимание. На первый план выходят не благие мотивы Андрея, а подноготная, о которой я всё это время знала и на которую пошла. Я — его залог спокойных греческих выборов. Я — граната с сорванной чекой, которую он предпочел держать в кулаке.
Пройдет совсем немного времени, я успокоюсь, и мне будет дурно из-за гадостей, которые наплела. Но сейчас я даже хотела бы, чтобы мои обвинения превратились в скандал. Чтобы он рявкнул «заткнись», чтобы пригрозил, как всегда делал дядя. Мне так было бы легче лелеять обиду, а не утопать в боли из-за осознания как сильно мы вдвоем влипли.
Но Андрей Темиров — не мой дядька. Он впитывает слова молча. Смотрит без злости. Он как будто всё понимает, но это не значит, что отступится.
Смотреть в ответ мне сложно. Глаза режет.
Я возвращаюсь к брошюре.
Между нами ребенок. Говорить надо о нем.
И думать тоже.
— Там написано, что нужно делать прокол. Я не хочу.
Андрей сглатывает, но его лицо не меняется.
— Там описано несколько способов. Ты можешь просто сдать кровь.
Я киваю. Помню. Но дело в том, что из всего условно прочитанного запомнила только плохое. Страшное. Рисковое. Перед глазами рисуется картинка, которую я не хочу проживать.
Внутри меня его ребенок. Я это знаю. Он сомневается. Мне нечего скрывать. Но я не хочу через это проходить.
— Я имею право не делать, если не хочу?
Андрей молчит.
Ясно. Нет. Моего "не хочу" ему недостаточно. Как и честного слова. Клятвы. Знаний, какой я человек.
Это всё пшик и пустое место.
А для меня не пшик — ребенок.
— Кровь покажет, что отец ты. Этого тебе тоже будет мало, потому что ты мне не веришь. Ты попросишь ещё…
— Лена, не фантазируй.
— Тебе всё равно, а мне нет.
— Мне не всё равно.
— Господи, да что ты врешь! — Опять срываюсь на крик. Возможно, вот сейчас рушу своей несдержанностью будущую жизнь и себе и своему сыну. Я ужасная, знаю, но я тоже человек. А человек не может вечно держать эмоции внутри. — Я тоже не готова была к этой беременности! Я тоже видела свою жизнь иначе! Черт, я тоже от многого отказалась! Мне тоже надо было привыкать! Ты думаешь, только тебе всё это сложно? Я думала, что помогаю тебе принять действительность… Это же во мне он растет, а ты его пока не чувствуешь. Слала всю эту… Чушь… А ты… Ты хотя бы смотрел?
— Да, Лена, я смотрел. И я рад, что беременность протекает хорошо.
Он старается свести всё к нейтральной взаимной заботе. Так, будто это не мы с ним трахались ночами напролет, делая этого ребенка. Но я отлично слышу не произнесенное "твоя". Беременность "моя". Ребенок "мой". А он…
— Беременность непонятно от кого. — Я обозначаю то, о чем он деликатно смолчал. А у Андрея напрягаются скулы. Что ещё ты сдерживаешь? И зачем? Ты думаешь, сможешь сделать ещё хуже? Да вряд ли. — И что ты думал, когда смотрел всё это? Когда читал мои отчеты? Какого черта эта дура от меня хочет? Как ей сказать, что мне похуй, кто там?
— Мне не похуй. Ни ты, ни ребенок, ни наша жизнь.
Сейчас это всё звучит для меня пусто. Не успокаивает. Наверное, теперь не верю уже я.
— Я не буду этого делать. Если ты думаешь, что взял на себя ответственность за чужого ребенка, мы можем исходить из того, что он действительно не твой. Но до родов я ни черта такого делать не буду.
— Лена…
— Нет.
— Я прошу тебя подтвердить мое отцовство и всё. Ты ждешь от меня эмоций. Я прошу тебя мне помочь.
Мотаю головой.
Значит, я не хочу тебе помогать.
— Я верю, что тебе сложно. Мне жаль. Я не хотела. Но если тебя тяготит неопределенность, я могу уехать.
Я подхожу к Андрею и вкладываю брошюру обратно в ладонь.
— Спасибо за то, что поддержал.
Он сжимает пальцы на глянцевой бумаге, смотря мне в глаза. Первой свои увожу я и быстрым шагом направляюсь обратно в дом.
Чувствую взгляд спиной. Новым спуском курка срабатывает громкое мужское:
— Я не просил тебя съезжать, блядь! Я просил тебя мне помочь!
Разворачиваюсь и, не контролируя себя, кричу, срывая голос:
— Это ты должен был следить за тем, чтобы я не залетела! Это ты!!! Понял? Не я! Не хочешь его любить — не люби! Только не вешай на меня блядство своей бывшей!!!
Мой достойный уход жестоко смазывают полные отчаянья слова и рыдания после. Я сама же захлебываюсь происходящим. Вижу, как у Андрея сжимаются челюсти. Он делает шаг ко мне. Я пячусь.
Нет. Мы не будем договаривать.
Разворачиваюсь и перехожу на бег.
— Не иди за мной! Меня сейчас вырвет. Ты не хочешь этого видеть.
Громко хлопаю входной дверью и взлетаю на второй этаж, чтобы защелкнуть замок в своей спальне и дальше — в ванной.
Я действительно падаю на кафель возле унитаза, но вместо заботливого приготовленного для мужа завтрака из меня выходит жалкий плач.
***Раскаяние приходит ожидаемо быстро. Я не соврала Андрею ни словом, но это не значит, что все гадости, которые живут внутри, должны быть озвучены.
Я кричала, он молчал. И это тоже говорит о многом.
Мой муж не уехал сразу же после ужасного разговора. Остался в доме.
А я вышла из спальни через несколько часов, успокоившись.
Он не ждал у двери, не настаивал на продолжении обсуждения. Но и возвращаться в свою столичную квартиру не спешил.
Я не из тех, кому сложно извиняться, но сейчас, очевидно, от меня требуется больше, чем произнести заветные слова.