«Стоит вам явиться посреди портретов и характеров, и вы затмите все сделанные с вас изображения…»[176] Давно восхищаясь вами, я более всего дивлюсь тому, что в вас словно собраны прелести разных красот – и той, что поражает, и той, что трогает, и той, что дразнит, и той, что привлекает. Собственно, ваш характер – не один отдельный характер, но целое их собрание. Того, над кем не властна красота гордая, покорит нежная. Другого нежность оттолкнет, но он склонится перед гордостью. Вы единственная оказались всеобщей слабостью: неистовые обретают в вас предмет для неистовств, а души страстные – для нежности и томности. Несхожие умы, разные душевные склады и противоположные темпераменты – все склоняются перед вашей властью. В этом общем смятении вы – беда всех, кто вышел из колыбели и еще не сошел в могилу, вы разрушаете покой невозмутимых и лишаете разума разумных. Те, кто не рожден ни дарить любовь, ни быть любимым, сохраняют первое свойство и, к несчастью, лишаются второго. Поэтому горячность ваших друзей напоминает страсть ваших поклонников, поэтому вами невозможно восхищаться бескорыстно, поэтому даже посторонние никогда не судят о вас непредвзято, ибо стоит вам явиться, как все, помимо вас, поддаются любви, ибо вы единственная к ней нечувствительны.
Простите, сударыня, но в вашей славе был бы изъян, если бы так продолжалось всю жизнь. Один-единственный раз вам стоит расстаться с безразличием, но чтобы вы смогли разубедить себя в том, что никто вам не мил, нужно отыскать того достойных. Стоит им найтись, и я не сомневаюсь, сударыня, что, влекомые вашим очарованием и разочаровавшись во всех прочих прелестях, они будут вздыхать лишь по вам. Вспомните тогда, что гордость имеет свои пределы, за которыми скрывается грубость ума и душевная черствость.
До сих пор я стремился отдать хоть часть должного вашей красоте – и отнюдь не самая малая ей похвала в том, что ее можно восхвалять столь долго. Теперь же будет справедливо и себя потешить, и, говоря о вашем уме, показать свой. Я буду правдив и, чтобы вы не подумали, что это нанесет вам урон, начну с того, что прелесть вашей беседы ничем не уступает прелести лица. Поверьте, сударыня, что ваш разговор трогает столь же, сколь и красота. Вы могли бы заставить себя полюбить и скрывая лицо под вуалью, и тогда во Франции, как в Испании, рассказывали бы о приключениях Прекрасной Невидимки[177].
Нигде не встретишь такого вежества, как в ваших речах, и что поразительно, такой живости и верной меры, таких удачных и умных замечаний; во всем прочем тонкость понимания и живость чувств равны тонкости и живости ума. Но оставим похвалы, они утомительны своей длиной, сколь ни были бы справедливы; приготовьтесь стерпеть то, что я нашел в вас достойного порицания.
Если вы возьмете на себя труд меня выслушать, то знайте, что я не меньше потратил его на то, чтобы выискать в вас недостатки. Мне пришлось пуститься в глубокие изыскания, и после сложнейших штудий вот что мне удалось заметить. По моим наблюдениям, вы часто выказываете чрезмерное уважение людям посредственным и покорно – пускай на краткий срок – склоняете собственные суждения перед мнениями людей мало просвещенных. Еще мне кажется, что слишком много власти над вами имеет привычка. То, что вы сперва совершенно здраво расцениваете как грубость, в конце концов начинает вам казаться утонченностью, и вы расстаетесь с заблуждением в большей степени из-за перемены настроения, нежели по размышлению. Порой, сударыня, слишком много над чем-то размышляя, вы, напротив, упускаете суть предмета, и ваше конечное мнение основывается скорее на воображении, нежели на солидном знании.
Что касается ваших поступков, то они в равной мере невинны и приятны, но, позволяя себе не следовать мелким формальностям, затрудняющим нашу жизнь, вам приходится опасаться осуждения глупцов и упреков тех, кто враждебен вам из-за ваших достоинств.
Женщины, ваши открытые недруги, вынуждены перед нами признавать, сколь многочисленны дары, которыми наделила вас природа. Но порой нам приходится соглашаться, что им можно было бы найти лучшее применение и что вы не всегда используете их так, как следовало. В конце скажу о вашей непоследовательности и непостоянстве, которые вы умеете столь живо изобразить. Они тяжелы для тех, кого касаются. Что до меня, то я в них нахожу некоторую пикантность, кроме того, я заметил, что чем более сетуют на характер дамы, тем больше ею интересуются. Как бы то ни было, вас можно завоевать, но невозможно удержать в равновесии. Вас легко обидеть, совсем того не желая, и даже желание вам понравиться не раз оборачивалось несчастьем оказаться вам неприятным.
Поверьте мне, нужно быть редкостным счастливцем, чтобы найти вас в добром расположении, и обладать недюжинной остротой суждения, чтобы этим воспользоваться. По правде говоря, изучив вас, можно лишь сказать, что нет большего несчастья, чем быть в вас влюбленным, и большего труда, чем удержаться от этого. Таковы, сударыня, наблюдения постороннего, который, дабы судить о вас здраво, постарался сохранить свою свободу. Чтобы добиться этого, он старался держаться от вас подальше. Однако, раз вас увидев, недостаточно затем вас избегать, ведь это обычно столь надежное средство исцеления с вами может и не подействовать. Возможно, вы мне скажете, что человек, в сердце которого есть хоть капля нежности, обычно не бывает столь строг в своих суждениях, но, если вы возьмете на себя труд указать мне, что вам не нравится, я приложу не меньший, чтобы исправиться.
Суждение, кажущееся вам пристрастным, может выдержать испытание лишь в вашем отсутствии, ибо, сударыня, стоит вам явиться посреди портретов и характеров, и вы затмите все сделанные с вас изображения.
Письмо госпоже графине д’Олонн при посылке ее Характера
Посылаю вам ваш Характер: он объяснит общее мнение на ваш счет и поведает, буде сие вам неведомо, что во Франции нет никого прекрасней вас. Не будьте же слишком к себе строги и не отказывайте себе в справедливости, которую вам воздает весь свет. Дамы по большей части легко поддаются убеждениям и с удовольствием впадают в приятные заблуждения. Так что с вашей стороны странно не доверять истине. Помимо всеобщего мнения, в вашу пользу говорит и суждение госпожи де Лонгвиль[178]. Склонитесь перед ним без угрызений совести, и, коль скоро она считает вас совершеннейшей красавицей, которую когда-либо видел свет, вы можете смело тому верить.
От