ИСКАТЕЛЬ 2002
№ 9
*
© «Книги «ИСКАТЕЛЯ», 2002
Содержание:
Сергей БОРИСОВ
КОГО-ТО НАДО УБИТЬ
Рассказ
Анна МАЛЫШЕВА
СПОРЫ РАЗУМА
Рассказ
Генри СЛИЗАР
НУ ЧТО ЗА ДОМИК
Рассказ
Кир БУЛЫЧЕВ
ТУФЛИ ИЗ КОЖИ ИГУАНОДОНА
Повесть
Дуглас ФАРР
ДЕСЯТЬ МИЛЛИОНОВ ДОЛЛАРОВ ЗА ЛЮБОВЬ
Рассказ
Роберт ФИШ
ПАРИ
Рассказ
Сергей БОРИСОВ
КОГО-ТО НАДО УБИТЬ
Трехметровый забор был покрашен зеленой краской и будто растворялся в густом подлеске. Колючую проволоку тоже покрасили зеленым. Белели только фарфоровые изоляторы, предупреждая излишне любопытных, что проволока под напряжением. Впрочем, любопытствующих в этих местах не водилось, случайных грибников отлавливали еще на дальних подступах к резиденции и заворачивали без лишних слов. Случая не было, чтобы к забору подобрался кто-нибудь, загадочным образом не попав в сектор обзора видеокамер и не зацепив ни одну из растяжек, соединенных с электронными датчиками. Так что беспокоиться, вроде бы, не следовало, и все же ток исправно бежал по весело гудящей проволоке. А по внутреннему периметру забора неспешно дефилировали молодые люди с непроницаемыми лицами. Автоматы «Кедр» не слишком гармонировали с их строгими костюмами, что молодых людей нисколько не волновало. Инструкции не выбирают, им следуют. Беспрекословно.
В этот день в лесной резиденции было людно, но не шумно. Гости собрались ближе к вечеру. Каждый обменялся рукопожатием с хозяином, а потом и друг с другом. Далее последовал легкий ужин, после которого все перешли в библиотеку, поближе к пылающему камину. Обогревать зал с высокими сводами нужды не было — паровое отопление работало безупречно, но Председатель знал, что в креслах у камина, озаренные сполохами, со стаканом портвейна в руке, люди становятся откровеннее и решительнее.
Предупреждать о полной конфиденциальности беседы хозяин не стал — и так ясно: не в бирюльки играем! Не стал он говорить и о мерах, сводящих к нулю усилия любой подслушивающей аппаратуры, в том числе и той, которая могла оказаться у гостей. Все это тоже подразумевалось.
— Я пригласил вас… — начал Председатель и, не спотыкаясь о встречные вопросы, изложил свою точку зрения на проблему, которая требовала немедленного и радикального решения. Закончил он свою речь предложением обменяться мнениями, ибо согласие в стратегии не обязательно сопровождается единством в тактике.
Молчание было долгим. Тишину нарушал только треск поленьев, да еще Дипломат нервно хрустел пальцами.
— Вы можете оставить в покое руки? — не выдержал Политик. — Переусердствуете — нечем будет договоры подписывать.
— Я хоть писать умею, — огрызнулся Дипломат.
— Началось… — протянул Философ.
— Что началось? — вскинулся Политик.
— Песня про белого бычка. Даже интересно, угомонитесь вы когда-нибудь или это из области заведомо несбыточных надежд.
— Прекратите, — укоризненно произнес Председатель, властно взмахнув рукой. — Иначе мне придется обратиться к представителю закона.
Он пытался шуткой разрядить неожиданно накалившуюся атмосферу. Но Блюститель Порядка шуток не понимал, а потому подобрался и, казалось, изготовился к прыжку.
— Балаган! — низким раскатистым басом проговорил Военный.
— Прошу прощения. — Философ взглянул на Председателя и чуть наклонил голову, придавая свои словам дополнительный вес. — Действительно, господа, не будем превращать происходящее в постыдный фарс.
Председатель тоже наклонил голову, принимая извинение, и спросил:
— Полагаю, предложений, отличных от моего, нет?
Военный кивнул:
— Согласен. Кого-то надо убить.
Председатель хлопнул ладонью по лакированному подлокотнику старинного кресла, точно припечатал.
— Решено!
— Весь вопрос — кого? — подал голос Политик. — Кого убить?
— Существенное замечание, — скривив губы в усмешке, заметил Дипломат.
— Позвольте мне, — дернул кадыком Философ. — Полагаю, это должна быть личность, импонирующая всем без исключения слоям общества, смерть которой станет личной трагедией для всех и каждого, независимо от социального положения, материального достатка, национальности, возраста и пола. Это должен быть любимец народа!
— Между прочим, мы тоже народ, — хмуро сказал Военный. — Не представляю, из-за кого я мог бы расстроиться, если это не мои родные или друзья.
— Из-за нас точно не огорчитесь, — язвительно заметил Дипломат. — Не родня и не друзья. Так, попутчики в поезде, которые болтают себе, потому что делать нечего.
— Я предупреждаю! — Брови Председателя сошлись на переносице. — Сейчас не время для колкостей. В наших руках судьба страны. — Он посмотрел на Философа. — Продолжайте, прошу вас.
— Благодарю. — Философ поправил узел галстука. — Итак, задача — найти человека, наиболее удовлетворяющего нашим требованиям. Круг кандидатов мог бы быть чрезвычайно широк, но мы можем его существенно сузить. Прежде всего, это не должна быть женщина…
— Почему? — удивился Политик.
— С чего им такие льготы? — буркнул Блюститель Порядка.
— Поверьте моему опыту, подкрепленному научными выкладками, — миролюбиво молвил Философ. — Женщина успешно соперничает с мужчиной в чем угодно, но только не в умении располагать к себе людей. Красавица вызывает зависть представительниц своего пола и затаенную неприязнь подавляющего большинства мужчин, поскольку она им недоступна. Замухрышка и того хуже: презрение — с одной стороны и жалость — с другой. Причем совершенно не имеет значения, умна женщина или глупа как пробка. Для окружающих ее мыслительные способности всегда будут следовать за внешними данными, а не наоборот.
— Сущая правда, — согласился Политик.
— В общем, — продолжил Философ, — смерть женщины, как бы она ни была известна, знаменита, не заставит людей выйти на улицы.
— Неубедительно, — пробасил Блюститель Порядка, истово ненавидевший свою жену. Об этом все знали, и Председатель с Дипломатом, у которых были схожие трудности, правда, не обострившиеся до последней крайности, взглянули на Блюстителя Порядка с сочувствием.
— Разумеется, — Философ обиженно поджал губы, снова дернул кадыком и снова поправил галстук, — я обрисовал ситуацию скупыми мазками, так сказать, вчерне. Но если желаете…
Председатель посчитал нужным прекратить намечающиеся дебаты:
— Отложим споры. Тем более что на женщинах свет клином не сошелся.
— Исключить следует также детей и стариков, — заторопился Философ. — Гибель ребенка породит в сердцах горечь и боль, но не решимость смести все на своем пути. Общественное сознание заботится о себе, защищается от тяжелых травм, ему легче расценить смерть ребенка как трагическое стечение обстоятельств, нежели как проявление чей-то злой воли. Образно выражаясь: это слишком страшно,