Проснувшись, вспоминал, как стоял с плакатом перед зданием суда. И как меня избили… Тогда я выкрикивал лозунг: «Перед Эволюцией все равны!» И все-таки они били меня… Люди. Вы.
Разве мне нужно было избирательное право? Я далек от политики. Мы получили право входить в кафе для людей… Ах, Господи, за это ли мы боролись!
Тот мальчик, который держал в руках плакат, хотел сказать вам только одно. Он, как и вы, родился не по своей воле. И не его вина, что он появился на свет — в этом теле… А главное, с этой душой.
Мы ведь не обсуждали тела… Я был согласен с тем, что тело мне отдал капитан. Так отец отдает тело сыну. Но душа! Послушайте! Неужели она была той же самой, что у него?
Может быть, я сильно ошибался, когда тряс плакатом перед зданием суда. В ту пору мне не снились сны, и я считал себя обделенным. Если бы я знал, что это такое!.. Я думал, что люди сложнее нас, любое повторение — несовершенно, и потому чувствовал свое унижение и боролся за равные права. Сейчас я понимаю, что был неправ. Каждому свое! Тот, кто выступает против расизма, сам в душе расист — просто потому, что понимает, что это такое. Свободный человек не ведает ни страха, ни унижения, как бы его не пугали и не унижали. Свобода — внутри тебя, а плакаты и марши протестов тут не при чем.
Я встал на колени и помолился:
«Non timebo milia populi circumdantis me. Exsurge, Domine, salvum me fac, Deus, quoniam intraverunt aquae usque ad animan meam. Infixus sum in limo profundi, et non est substantia»[2].
Мне снилось нечто вне разума, нечто вне меня. Я был на Земле — и вместе с тем, это была не та иссохшая морщинистая Земля, с которой мы взлетели.
То была младенчески влажная, зыбкая Земля. Зародыш Земли, край папоротников и хрупких креветок, ломающих себе хребет при каждом изгибе хвоста. На горизонте извергался вулкан, и вода с шипением принимала в себя раскаленную лаву. Это было похоже на бесконечные родовые схватки — огонь пожирал воду, вода исторгала пар, пар становился дождем, дождь гасил огонь…
Мглистое небо обрушивало на землю дождь, а безбрежные болота извергали туман. Их воды встречались, смешивая земное с небесным. Здесь были вечные сумерки, и никаких континентов, никаких морей… Сплошная трясина, дождь и туман, и было так далеко до мальчиков с плакатами перед зданием суда… Но в каждом пузыре на поверхности болота, в каждой капле было все предрешено. И я, и синяки на том, что я зову душой, загадочная смерть капитана, наш корабль, бунт, и этот лес на горизонте…
Тучи прорезал багровый шар. Вода вскипела, и горячие волны плеснулись на болотистый берег. Нечто вонзилось в материнскую мглу болот, и осталось там, затаившись, как зародыш… А потом на Земле появились грибы. Сперва образовалось нечто вроде влажной щетины. Затем на ней появились черные точки — шляпки, глаза? День пришел, и день ушел, и они стали выше папоротников и разумней креветок.
И я прожил во сне миллионы лет. Я видел первых чешуйчатых тварей, населивших Землю, и почву, которая уже не прогибалась под тяжестью их медленных шагов. Я слышал тяжелый запах гниющих болот, и под моей ногой хрустела и ломалась засохшая тина. И воздух становился все суше, а солнце — ярче, дождь шел уже через день, а не каждую минуту… Наконец, я увидел, что деревья стали похожи на те, что были в моей энциклопедии, на самых первых страницах. А еще миллионы лет спустя я столкнулся с призраком человека — горбатым, злым и заросшим рыжими волосами. А вот грибы…
Они стали меньше раз в пять. И если те особи, что вышли из корабля в первые минуты после падения, были сильней и разумней всех видов жизни на Земле, то эти были воистину жалки. Они все еще разглядывали странный, новый мир своими матовыми разноцветными зрачками. Так же вытягивали шеи, стараясь увидеть побольше, так же прятали головы, когда их хотели съесть…
В ту пору их как раз и стали есть. И чешуйчатые твари, и волосатые призраки людей — все хотели добыть это покорное, вкусное мясо, не способное ни ударить, ни укусить в ответ… Хотя, скажу я вам, что в ту пору ели все и ели всех. Если не ел ты — ели тебя.
Грибы пытались защищаться. Многие стали ядовитыми. Некоторые — несъедобными. Они меняли внешность быстро, чтобы охотники не могли их распознать, но это мало помогало. Тогда они стали уменьшаться и вскоре, чтобы найти их в зарослях травы и папоротников, приходилось низко нагибаться.
Чешуйчатые твари вымерли, а грибы выжили. Мир менялся так стремительно, что у меня кружилась голова. Появлялись и пропадали континенты, разверзались пропасти и поднимались горные хребты — а они жили, исподволь разглядывая мир, окончательно спрятав тело под землей и выслав наружу разведчиков, — свои глаза.
Они были инородцами в этом изменчивом, коварном мире. Но сумели сохранить себя, приспособиться, переждать, притвориться своими. У них была цель — когда-нибудь вернуться на свою планету, на родину. Не знаю, что случилось с их кораблем, но починить его они не смогли, построить новый — тоже. Им оставалось только ждать попутки…
Утро мглистое, очень темное. Снимаясь с места, обнаружили под водонепроницаемой тканью, покрывавшей нашу стоянку, несколько грибов. Они выросли за ночь — вечером их тут не было. Не потому ли я видел такие сны?
Конечно, ничего никому не рассказал.
Вечер восьмого дня
Угрожая отряду оружием, заставил всех вернуться на опушку леса. Людей нам не найти, это уже ясно. Клоны рвались на поиски, и мне с трудом удалось их образумить. Их рвение понятно — ведь каждый из пропавших был одновременно их братом и отцом… Единственной семьей, которая у них есть. Я сам со смертью капитана осиротел.
Лес ужасен. Он живой, он… Не могу об этом говорить. Помню одно… Один из серых стволов зашевелился у меня на глазах, на нем вспухли странные бугры… И мне почудилось, что я различаю под плотной белковой тканью очертания человеческого тела…
Они их съели! Вы понимаете?! Заманили к себе и съели! Я на пределе. Гоню отряд прочь от леса. Нужно пройти как можно больше, одна мысль о том, что будем спать вблизи от грибов-людоедов — невыносима. Поздно ночью, укладываясь