— Скоро их левый фланг обрушится, — проговорил курфюрст, отвлекая меня от мыслей, — и тогда туда нужно будет ударить гусарами.
— Для гусар ещё время не пришло, — покачал головой я. — Они нам пригодятся, когда дело дойдёт до конной схватки. Здесь же хватит и рейтар, они вполне способны загнать отступающую пехоту за валы.
— И тогда вы отправите в бой штурмовую дивизию, которой командует граф Вальдек? — поинтересовался курфюрст.
— Этот козырь лучше держать в рукаве до последнего, — возразил я. — Если удастся обрушить вражеский фланг, то справимся пока и своими силами.
— Но зачем держать такие значительные силы в тылу? — в очередной раз спросил у меня курфюрст. — Я понимаю, вы скрываете их от вражеских глаз, однако не стоит ли ввести хотя бы часть свежих солдат, а не кидать в атаку на валы тех, кто сражается не первый час.
— У нас есть резерв из гайдуков и выбранцов, — напомнил я, — они вполне хороши при атаке на валы, когда там не изготовившиеся в обороне солдаты, а только что побитые и потому не готовые к новой драке. Да если удастся прорваться в шанцы, там от венгерской пехоты будет куда больше толку, нежели от немецкой или шотландской.
Пушки с холма продолжали стрелять, почти подавив артиллерию врага на его левом фланге и нанося урон пехоте. Ядра прокатывались через строй, ломая солдат, оставляя в ровных рядах замойской пехоты, а там стояли именно замойцы в добротной, не потерявшей ещё лоска одежде, кровавые просеки. Однако выучены замойцы были отлично, покалеченных тут же оттаскивали ближе к валам, а на их место становились товарищи из задних шеренг. Огонь замойские мушкетёры вели безостановочно, палили слитными залпами, от которых их роты окутывало настоящими облаками порохового дыма.
Будь на их месте кто другой, возможно, уже дрогнули бы, однако всё, что говорили мне о замойской пехоте, оказалось правдой. Солдаты стояли под огнём, и ровные ряды их лишь колебались, когда их обстреливали.
Наоборот, наши наёмные мушкетёры с гайдуками, что сражались против замойцев, начали давать слабину. Я отлично видел со своей позиции, как качаются ряды пехотинцев после каждого залпа замойцев, как унтера раз за разом приводят в чувство уже готовых сорваться и нарушить строй солдат. Надолго ли хватит дисциплины наёмников и, особенно, гайдуков, не знал. А значит, несмотря на то, что подавить врага на левом фланге не удалось, придётся кидать в бой кавалерию. Рано, но ничего не поделать, иначе уже наш правый фланг окажется под угрозой развала. Порой одного вида атакующих всадников хватало, чтобы поднять боевой дух пехоте, и она продолжила сражаться, хотя вот буквально только что солдаты были готовы бросить оружие и бежать сломя голову.
— Отправляйтесь к Тамбиеву, — велел я ближайшему пахолику, — и велите атаковать вражеский левый фланг. Козиглове — поддержать его. Пушкарям с холма бить только по шанцам, обстрел пехоты врага прекратить.
Я не хотел, чтобы пятигорцы, ударная сила нашего войска, мало чем уступающая гусарам, попали под обстрел собственных орудий. Поэтому к холму рвануло сразу трое гонцов, хоть один, а доберётся до редутов и передаст приказ.
Конечно, пятигорцы шли в атаку не так красиво, как гусары. Мало отличаясь от панцирных казаков, они несли пики, управляться с которыми умели отлично, и шли сомкнутым строем. Сперва шагом, после — быстрой рысью, чтобы разогнать коней до галопа прямо перед ударом. Не таким сокрушительным, как гусарский, однако, как ни крути, а истощённым долгой перестрелкой замойцам должно хватить и этого. Тем более что пятигорцев поддержат рейтары, которые уже заскучали, наверное, ездить позади пехоты, выбирая место для атаки. Ведь такого всё не находилось. Ну а теперь я сам им его указал.
Пятигорцы врезались в замойцев как раз между залпами, не дав тем перезарядить мушкеты. Солдаты попытались отступить за пикинеров, однако по тем принялись с удвоенной силой палить наши наёмники и гайдуки, сполна расплачиваясь за страх, что обуял их в противостоянии с замойцами. Да и рейтары Козигловы добавили из пистолетов, промчавшись прямо перед пиками врагов, оставаясь недостижимы для них, а при этом сумев отрезать замойских мушкетёров. Зря, ой зря зовут здоровенного литвина дубоголовым. Он человек флегматичный, потому и кажется туповатым, но как командир он себя показал очень и очень хорошо.
Мушкетёры отбивались недолго, противостоять кавалерии они не могли и начали отступать к валам. Пятигорцы же пронзали их копьями, рубили саблями, топтали конями. Не раз всадники врывались в прежде стройные шеренги врага, нанося воистину сокрушительный урон, рубя всё вокруг себя. Кому-то не везло, и его стаскивали в коня, чтобы тут придать лютой смерти. Другие же ловко выворачивались, рубили тянущиеся к ним руки и возвращались к товарищам. Порой по бокам их коней ручьями стекала вражеская кровь.
Как ни хороши были замойцы, но такого напора не выдержала бы никакая пехота. Они дрогнули и побежали к валам. К чести их, мало кто бросал мушкет, чтобы легче бежать было, поэтому на валах гайдуков с выбранцами встретят быть может и побитый, но всё же готовый драться враг. И всё же я уверен: против свежих хоругвей они продержатся недолго. Я дал пятигорцам загнать почти всех мушкетёров левого фланга за валы. Рейтары в это время обстреливали сбившихся плотным строем пикинеров. Без особого толку, однако двигаться, изготовившиеся к отражению кавалерийской атаки пикинеры не могли, что нам и было нужно. Но теперь от них толку мало: как только отступят рейтары, они и сами двинутся к валам, лишённые прикрытия мушкетёров, они стали лёгкой добычей для наших наёмников и гайдуков. Поэтому я велел отправить гонцов к Козиглове и Тамбиеву, чтобы возвращались, снова приходит время пехоты.
Следующие гонцы умчались в сторону нашего последнего резерва. Пока мушкетёры с лановой пехотой обстреливали отступающих к валам пикинеров, обрушив на них весь свой гнев за долгую и, главное, безрезультатную перестрелку с врагом, на нашем правом фланге ринулись в атаки гайдуки и выбранцы из резерва — последние две свежие хоругви.
— Стоит отправить людей к фон Вальдеку, — предложил курфюрст, — чтобы он