Проверка: насколько процентов ты идиот, что убиваешься за тех, кто выбирает не тебя, а деньги? Проверка пройдена – я…
– Какой же я идиот, – произношу почти беззвучно, вцепляясь в волосы.
– Тео, хочешь, я сделаю тебе приятно? Ты забудешь обо всем, – ее голос уже не мед, а тягучий яд. – У тебя не будет ничего болеть. Я знаю, как делать мужчинам хорошо.
– Свали, – шиплю я, стискивая зубы. – Чтобы я никогда больше тебя не видел. И то, что я трахнул тебя в пьяном угаре, не дает тебе права рассчитывать, что это повторится. Дважды на такую хуйню я не поведусь.
– Но, Тео? – озадаченность проскальзывает на ее лице.
– Мне надо повторить? – интересуюсь я, бросая в нее молнии из своих глаз. – Считаю до двадцати. Если ты не уйдешь – сильно пожалеешь о том, что находишься сейчас здесь. Словесного предупреждения достаточно или нужно действиями доказать?
Она спешно собирает свои вещи. Одевается и уходит, хлопнув дверью. Тишина.
Я срываю постельное белье с кровати и швыряю его в мусор. Подхожу к гитаре и, схватившись за гриф, бью корпусом по столу, нанося повреждения дорогой для меня вещи.
Недобитый телефон бросаю в стену, не желая больше никогда видеть своих непрочитанных, жалких голосовых и ее ответов, если она еще хоть раз осмелится дать о себе знать.
Я стою перед потрескавшимся зеркалом. Лоб в каплях пота. Дыхание сбито. В отражении – чужие глаза. Кулак в запекшейся крови. И я понимаю – точка невозврата достигнута.
Тео, который любил ее, мертв.
Воскрес тот, кого хотел видеть мир.
Спасибо, Скарлетт Скай, что научила меня доверять людям.
*настоящее время*
Прости, Скарлетт Скай, что я стал таким ублюдком.
Сижу за столом и смотрю на отражение света в полной чашке черного кофе. Перевожу взгляд на девочку, которая ест запеканку и улыбается.
Не вижу никаких сходств. Ни капли меня в ее лице. Ничего.
– Почему не рассказала мне раньше о ней? – спрашиваю я, кивнув на ее дочь.
Она молчит, опуская взгляд на руки, которые опускает на стол.
– Тео, пообещай, что ты выслушаешь меня? – просит она, стянув морщины на лбу в молебной эмоции. – Пожалуйста. Это очень важно.
– Если это так важно, то… – хочу снова узнать причину, но потом качаю головой, откидываясь на спинку стула, и складываю руки на груди, – валяй.
Выражая максимальное пренебрежение, я внимаю каждое слово, зная, что это никак на меня не повлияет. Уже не сможет.
– Три недели назад в машине скорой помощи у Рокси остановилось сердце. Его завели, после чего приняли решение привезти ее в лучшую клинику Лос-Анджелеса – сюда, – объясняет она, понизив голос до шепота. – Это ответ на вопрос о том, что я здесь делаю. Две недели назад я видела, как ты занес Скарлетт на руках в приемное отделение. Ты кричал – громко, отчаянно, так, что у меня все сжалось внутри. Я тогда не осмелилась подойти… А теперь…
Карлотта поднимает ладони к лицу и судорожно проводит по щекам.
– Я наломала дров в прошлом. Только благодаря длительному лечению я смогла справиться с всепоглощающей и сумасшедшей любовью… к тебе.
Мои брови сходятся к переносице – ее слова вызывают во мне желание поскорее закончить этот разговор.
– Я была больна тобой. Я хотела стать твоим облаком, твоим спасательным жилетом, уютным укрытием… но тебе было все равно на меня. Всегда было все равно. Я любила тебя, а ты не обращал на меня внимания. Любила, а ты смотрел на всех, кроме меня. Любила, а ты любил ее…
– Ты хочешь рассказать о своих чувствах? Мне это неинтересно. Давай побыстрее.
– Ты помнишь Буна? – вздыхает она.
Увы, но его лицо я не забуду, кажется, никогда.
– Обеспеченный, легкомысленный любитель запрещенного адреналина. Привлечь его внимание было несложно – он стал идеальным спонсором в этой разрушительной игре. План был просто потрясающим: я купила дорогой рыжий парик, который было невозможно отличить от естественного цвета волос, надела такую же одежду, что была на Скарлетт в ту ночь, украла ее духи, даже нарисовала маркером татуировки на местах, которые были у нее.
Ощущение, будто мне вживляют дрель в виски и возвращают в тот вечер, когда все пошло не по сценарию с счастливым финалом.
Черно-белые вспышки. Картина, которую я не хочу принимать. Скай скачет на Буне. Они приглушенно стонут. Трогают друг друга.
Я стою в дверях и смотрю на это. Я вижу татуировку, ту, которую делал я. Я не дышу. Я ору. Вспыхиваю. Бью кулаком по стене. Ухожу.
Бун выходит из дома, довольно улыбается. Курит и шутит.
Не выдерживаю. Превращаю лицо в месиво. Хочу убить, но не убиваю.
Вижу ее. Мою мышь. Красивую. С грустными глазами, но уверенностью в них. Ее одежда… потрепанная, перекрученная.
Очень быстрая перемотка. Пляж.
Мои вопросы: «Скажи, что это была не ты. Скажи, что я просто ошибся. Скажи, что ты этого не делала».
Ее ответ: «Это была я».
– Все, чтобы ты поверил и страдал. Чтобы я могла залечить твои раны, зализать каждую трещину, которую она оставила тебе. Но… тебе было так плевать на меня… Ты проходил мимо, игнорировал меня, даже не улыбался мне, будто меня и не существовало. Когда я реально перекрасилась в рыжий, чтобы быть похожей на нее, в надежде вернуть тебе воспоминания, ты стал исчезать: прогуливал занятия, уходил, проводил время с другими. Тогда я поняла, что потеряла тебя.
– Я никогда не был твоим, Карлотта, – произношу раздраженно. – Я даже намека на это не давал.
– Не давал, Тео, – улыбается она. – Ты просто был собой. Ты жил. Ты чувствовал, как не чувствовали другие. И именно это привлекло меня. Сейчас я это понимаю. Но тогда… – ее голос начинает дрожать. – Тогда я была уверена в обратном. Я хотела дышать только тобой, жить тобой, стать твоей, даже если ты никогда не полюбил бы меня в ответ, строить будущее, где мы были бы счастливы. Я бы делала все для этого.
Она отводит взгляд в сторону, смотрит на свою дочь, потом возвращает взгляд ко мне и едва заметно улыбается.
– Когда я узнала о беременности…
Я напрягаюсь. Рука сжимается в кулак. Пульс повышается. Взгляд снова концентрируется на девочке, неотрывно сверля черты ее лица.
– …я мечтала прийти к тебе и сказать… – произносит Карли дрожащим голосом, – сказать, что ребенок твой! Чтобы ты нес ответственность за то, что сделал. Чтобы был со мной – только со мной. Но… мой