Гера мотает головой:
– Нет. В таком всегда виноват мужчина. Чтобы там она ни сделала, ни сказала, это все потому, что чувствовала, он ее не обидит.
– Гер…
– Просто знай, что я его не оправдываю. Но он мой отец.
– Наш отец, – горько усмехаюсь я. Так и не понимаю, как относиться к этому факту. Это для братьев Виктор – реальный человек, для меня же – абстракция. Существовал ли он вообще? И я ничего не испытываю к нему, разве что горечь за маму. – Не хочу даже думать обо всем этом. А то начинаю чувствовать себя нежеланным ребенком.
– Ну, сестра ты очень желанная.
По голосу слышу, что Гера улыбается, и благодарно обхватываю его всего обеими руками, укрывая своим пледом.
– Гер, как зовут твою кошку?
– Геката.
И почему я не удивлена…
– А рыжую?
– Гека? Смеяться не будешь?
– Не буду, – но на губах уже блуждает улыбка, ничего не могу с собой поделать.
– Гера.
– Чего?
– Ну, в честь греческой богини. Мы же не выбираем имена для фамильяров, они сами приходят. Вот ты почему назвала своего Яриком?
Пожимаю плечами. Гера прав, так и было, имя пришло само.
– Блин, как в старом кино… – стараюсь не смеяться, обещала же. Но это правда забавно. – Вы не путаетесь?
– Ну… в детстве я ужасно бесился. Обзывал ее Геранью. И как-то прижилось… Не без помощи твоего деда, кстати.
Задумчиво смотрю в темноту, слушая шум волн. Мысли возвращаются к дедуле. Я не хочу сейчас говорить о маме и отце, а вот о дедуле – хочу.
– Знаешь… Я вдруг поняла, как мало о нем знаю… Ну, о дедуле…
Замолкаю, чтобы подобрать слова. Трудно передать то, что сама едва начала осознавать. Все эти истории о Севастополе, те, что он успел рассказать мне сам за несколько дней, что мы провели вместе, и те, что рассказывал теперь устами Геры, открывали новую сторону дедули, незнакомую, но очень интересную.
– Мы же все эти годы общались. Но Скайп, Телеграм – это все красивая картинка, порой приукрашенная, только момент из жизни, понимаешь? Ты видишь часть человека, кусочек комнаты, то, что тебе решили показать, без выбора. И ты никогда толком не знаешь, что там, за пределами экрана, не видишь всей картины. Может, там человек привязан к стулу и истекает кровью. Или стол, заваленный новогодними подарками малышам, которые весь год хорошо себя вели… Или вообще бесы… На расстоянии все какое-то урезанное, понимаешь? Вот он присылает фотку торта, но это что-то ненастоящее. Ты же не можешь почувствовать запах или вкус, утащить тайком немного крема или ягоду. Можно любить друг друга, и крепко. Но в отношениях на расстоянии будто нет настоящих чувств. Только фальшивые картинки, понимаешь? Это всегда обман, потому что иначе невозможно. Я больше не хочу отношений на расстоянии. Никогда. Поэтому придется одолеть Велиала. Чтобы мы могли жить спокойно. И чтобы мама смогла вернуться.
– Мы разберемся, Ян.
– Разберемся, – смотрю в пустоту. – У нас ведь нет выбора.
Глава 18. Занимательная мифология
Я боюсь, что не усну на кровати со скрипучей металлической сеткой и допотопным ватным матрасом, но проваливаюсь в сон, едва голова касается подушки – минувшие ночи меня вымотали. Не мешает ни неудобная кровать, ни слишком большая подушка, из которой вылазят и колятся перышки, ни непривычные запахи и звуки за окном.
Просыпаюсь, как ни странно, отлично выспавшейся. Через приоткрытое окно тянет утренней свежестью. Гера возится на кухне, напевая под нос “It’s a kind of magic” Квинов19. Пахнет оливковым маслом и поджаренным на сковороде хлебом.
Пока умываюсь, Гера наливает мне чай и делает яичницу-глазунью. Жую импровизированный тост и разглядываю книжные полки – они напоминают букинистическую лавку или старую библиотеку. Усмехаюсь потрепанным учебникам по Научному коммунизму и Истории КПСС. Удивляюсь синим томам Малой советской энциклопедии. Улыбаюсь россыпи пестрых женских романов и старым книгам с детскими сказками. А потом замираю на мгновение и тянусь к книге с древнегреческими мифами. Спешно пролистываю, отыскивая то, что нужно. Читаю по диагонали…
– Ты чего не ешь? – Гера трогает меня за руку.
Вздрагиваю. Кажется, так увлеклась, что ничего вокруг не слышу.
– Гер, а горгоны существуют?
Тот приподнимает книгу, чтобы увидеть обложку. Взгляд становится серьезным.
– Тааак? – тянет он.
– Так существуют?
– К чему ты клонишь? – Гера сосредоточенно глядит на меня.
Ну почему нельзя просто ответить? На миг закатываю глаза, давая понять, что думаю об этой его манере, но отвечаю:
– Я все понять не могла, что мне дракон на Фиоленте напоминает. Только сейчас дошло. Миф о Персее помнишь?
– Морское чудовище, обращенное в камень, – Гера догадывается мгновенно.
Вот только я ждала другой реакции. А он спокоен. У меня от догадки мурашки носятся табунами по всему телу, а ему все равно!
– В мифе тоже скала на берегу моря была. И город рядом. Похоже на Фиолент! Ну, по крайней мере так часто изображают…
Замолкаю под его насмешливым взглядом.
– Горгоны существуют, малютка-хранительница.
Не сдерживаюсь, легко бью его книгой по лбу. Гера уворачивается, и удар приходится в пустоту. Задеваю тарелку, вилка падает на пол, прямо возле Ярика, что вертится под моим стулом, выпрашивая лакомство. Котенок шипит и выгибает спину, потешно отпрыгивает в сторону, пугая при этом обычно спокойную Гекату. Куча-мала! Невольно смеемся. Гера протягивает мне чистую вилку.
– Так что с горгонами? – надеюсь, мой взгляд достаточно красноречив, и Гере понятно, что я не отстану.
– Есть такие демоны. Демоницы, если уж точно, в мужском облике они не появляются. И в камень никого не обращают.
– Даже их отрезанные головы? – не хочу отказываться от надежды.
Гера смотрит на меня, как на серийного убийцу.
– Ну ты даешь. Нет, Яна. Мертвые бесы ничего не делают. Ни целые, ни их отдельные части. Не знаю, как это вообще возможно, они же лопаются и исчезают сразу.
– А кто-то пытался отрезать голову горгоне?
Гера чуть не давится бутербродом. Смотрит на меня со смесью недоверия и восхищения.
– Ты мне нравишься, знаешь? Нет, Ян, горгоны не обращают в камень. Ну, точнее, делают это не буквально. Они чем-то похожи на джинов, только нагоняют такого страха, что человек цепенеет, его будто парализует. Причем боишься ты не чего-то конкретного, что можно осознать и преодолеть, а просто находишься в иррациональном ужасе. И боишься уже самого страха. Как бег по спирали – с каждым