– Нет, все совсем не так, – не выдержал Мюнир. – Не хочу вам сейчас в подробностях все расписывать, Зейнеп-ханым, но поверьте, нет у них ни души, ни совести. Это подонки, одержимые собственными страстями.
Мне стоило вмешаться, иначе спор грозил затянуться:
– Кто знает, может, для Акифа эти страницы не были такими же пустыми, как для нас. Может, для него в этих тетрадях содержались романы, повести или поэмы. Конечно, это были его собственные произведения. Просто он не хотел ими ни с кем делиться, а потому и не стал ничего записывать. – Я еще раз оглядел комнату. – Все это напоминает декорацию к фильму. Возможно, такой интерьер помогал ему спастись от воспоминаний о том, что он сделал детям, или о том, какая боль была причинена ему самому.
– Возможно, господин комиссар, – Зейнеп поддержала меня. – Разве мы сами не читаем книги для того, чтобы забыть ежедневные горести и проблемы? Возможно, и у Акифа Сойкырана только так получалось справляться с грузом прошлого.
Мюнир, пусть с иронией, но очень жестко поставил точку в нашем разговоре:
– Да уж, шикарную услугу этому мерзавцу оказал Слепой Кот. Помог наконец-то расправиться со страшным грузом прошлого.
11
Эта жара не предвещает ничего хорошего
Единственной нашей надеждой был вечер: казалось, стоит солнцу покатиться к горизонту – с моря повеет ветерком, жара уйдет, и жуткая духота развеется. Но нет – температура не снизилась даже на полградуса, а влажность, наоборот, увеличилась.
Мы расположились в кафе у дворца Долмабахче [21]. Безоблачное небо постепенно темнело, на Босфоре царил штиль, и, если бы не паромы, проходившие мимо, на поверхности воды не было бы и призрака волны. Свободных столиков в кафе не было – такое чувство, будто все стамбульцы устремились поближе к воде в надежде урвать хоть кусочек прохлады, и нам еще повезло, что мы сумели занять местечко. Зейнеп отлучилась в уборную, а мы с Али молча сидели за столом. Он пока не перешел к отчету о своих сегодняшних встречах – сидел и задумчиво созерцал воду, окрашенную красным цветом заката.
– Будто лава… – в его голосе звучали странные нотки. – Аж жаром дышит… Того гляди, растечется, затопит все вокруг. Расплавит набережные, подожжет весь Стамбул…
Мои губы расползлись в ироничной улыбке, но Али продолжал философствовать:
– Вы смеетесь, но эта жара не предвещает ничего хорошего, господин комиссар. Такая погода всех нас в гроб загонит.
Воротничок его рубашки был расстегнут, волосы взъерошены, грудь приподнималась так, будто ему тяжело было дышать. Даже наш храбрый борец с мафией, человек, который никогда и ничего не боялся, сдался перед лицом такой погоды.
– Не накручивай, Али, все будет хорошо, через несколько дней жара схлынет. Поверь своему начальнику, не сегодня, так завтра подует ветерок и станет легче дышать. А мы потом будем говорить друг другу: «Эх, помнишь, до чего же жуткая жара была тем летом». – Я показал на пролив. – Вот эта вода, которая тебе кажется похожей на лаву, в пятьдесят четвертом году покрылась льдом. Нет, не сам Босфор замерз, просто пригнало льдины с Черного моря. Мой отец рассказывал, что молодежь, перепрыгивая со льдины на льдину, добиралась до противоположного берега. Вот и ты когда-нибудь будешь рассказывать своим детям об этом жарком июне…
Он через силу улыбнулся:
– Надеюсь, у меня получится дожить да этого момента.
Али не спал со вчерашнего дня, силы его были на исходе, а нервы на пределе.
– Конечно, получится. Говорю тебе, эта жара не будет длиться вечно. Вспомни-ка, совсем недавно в Стамбуле три дня подряд шли проливные дожди. Обычно дожди бывают в первых числах июня, а в этом году чуть пораньше выпали. После дождей и случается жара. Не такая, конечно, сильная, как сейчас, но потерпи немного, скоро все это кончится.
Он стер пот со лба и произнес:
– Все, что вы сказали, господин комиссар, конечно, очень убедительно, но что-то не похоже, чтобы температура в ближайшее время понизилась. Может, Судный день скоро?
– О, дружок, да ты совсем как безумная старуха зазвучал.
Парень рассмеялся:
– Ну как тут знать, я такого никогда в жизни не видел. Мы прям как в аду оказались. – Он кивнул на стакан крепко заваренного чая, стоявший передо мной. – Как вы еще чай умудряетесь пить, я совершенно не понимаю.
– А ты попробуй. Чай замечательно в жару помогает.
– Да какое помогает, господин комиссар. Я, пока мы тут сидим, уже две бутылки ледяной воды выпил, и то не берет, а вы упорно пьете горячий чай.
Я собирался прочитать ему лекцию о пользе потребления чая в жарком климате, но неожиданно зазвонил телефон. Это была Евгения.
– Да, дорогая.
В ушах зазвучал ее пьянящий голос:
– Здравствуй, Невзат! От тебя новостей не было, вот и решила позвонить. Как ты? Ничего плохого не произошло?
Если не считать, что маньяк, пять лет назад убивший двенадцать человек, начал новую серию, то, в принципе, ничего плохого и не произошло.
– Все в порядке, – произнес я уверенным тоном. – Надо было кое-какие бумажки перебрать, поэтому и не получилось позвонить. А у тебя как дела?
– У меня тоже все нормально. Хотя… – Она запнулась, что-то было не так. – Сама я хорошо, но вот сирийские беженцы…
Может быть, она что-то увидела в новостях… Но нет, ерунда, она тогда не стала бы меня беспокоить. Видно, ей от чего-то другого не по себе.
– Да, мне тоже всегда грустно, стоит задуматься о них, – попробовал я поддержать Евгению. – Даже и не знаю, что мы можем сделать в этой ситуации.
– Да нет, я не об этом, я про нашего Медени. С ними случилась большая беда.
– Медени – это кто?
– Господи, – удивленно произнесла она, – точно, ты же с ними не знаком. Медени с семьей живет в Ферикёе [22]в центре для беженцев. Иногда они заходят ко мне в гости. Сегодня тоже придут – у них сейчас очень большие проблемы. Я тебе поэтому и звоню. Тебе нужно с ними поговорить. Приходи ко мне вечером, хорошо?
У