– Если пропадали вещи, это не могли быть воры? – осторожно спросила Ева.
Макар усмехнулся.
– Понимаю твое желание найти в происходившем рациональную основу, но нет. Пропадали не украшения, деньги или бытовая техника. Мы жили скоромно, если не сказать бедно, но теоретически жулики могли польститься и на наше жалкое имущество. Только кто стал бы воровать плюшевого одноглазого медвежонка? Или фотографию в рамке? Разве кому-то понадобилась бы потрепанная книга сказок, подаренная мне папой? Нет, это приходила тварь! Получала доступ в жилище – и это было знаком, что медлить нельзя. – Макар вздохнул. – Но удрать получалось не всегда. Когда умер отец, мне было двенадцать. Мы готовились к очередному переезду, пропала книга, о которой я говорил, и родители поняли, что пора в путь. Мы с мамой были в квартире, отец – во дворе, стоял возле машины. У мамы в руках был фотоаппарат, и она решила сфотографировать отца. Квартира находилась на первом этаже. Папа увидел, что она снимает, улыбнулся и помахал ей. И в этот момент папин автомобиль, который стоял неподалеку с выключенным двигателем, внезапно рванулся с места. Отца отбросило назад, швырнуло затылком о столб так, что череп раскололся. Мгновенная смерть.
Ева ахнула.
– Парадоксально, но за рулем никого не было. Никакого вольного или невольного убийцы так и не нашли, в итоге полицейские решили, что это был нечастный случай, некая загадочная поломка. Но мы с мамой знали правду. Когда она проявила фотографию, мы увидели руки, лежавшие на руле. Белые, почти прозрачные руки. Тварь была там, это она сбила отца!
Макар сделал глубокий вдох, стараясь обуздать волнение.
– Мы с матерью остались вдвоем. Получив жертву, существо оставило нас в покое почти на целый год. Но потом все началось снова – переезды, страх, погоня. Я подрос, стал подрабатывать, помогая матери. Она то мыла полы, то работала продавщицей на рынке, без отца было тяжело, но мы справлялись, поддерживали друг друга. А потом мама сломалась. Когда в очередной раз появились признаки, затем пропал одноглазый медвежонок, она поняла, что больше не может так жить.
– Твоя мама… – начала Ева, и Макар кивнул.
– Добровольно отказалась от шанса на спасение. Я вернулся из школы и обнаружил ее в ванной. Вода была алой от крови, мамины глаза – закрытыми. На лице ее был покой, будто она впервые в жизни мирно заснула, ничего не страшась, не прислушиваясь к звукам ночи. Мама оставила записку: просила прощения, говорила, что, возможно, выторговала для меня время. Я не осуждал ее за этот последний побег. Она устала. А кто не потерял бы веру и желание жить на ее месте? После смерти мамы тварь больше двух лет не давала о себе знать. То ли мамина гибель поспособствовала этой передышке, то ли я далеко уехал, и твари пришлось искать меня дольше обычного, то ли одного меня найти сложнее, чем нас троих, а затем двоих, ведь мы не знаем, как именно она нас находила, по каким следам, были ли следы одного менее ощутимы и заметны, чем следы двух и более человек. Меня сначала отправили в приют, а через три месяца за мной приехала тетка, бездетная двоюродная сестра матери, единственная, с кем мама поддерживала связь. Я прожил у нее почти два года, и за это время мы ни разу не поговорили о смерти моих родителей, о наших вечных переездах.
– Тетя не знала про тварь? – спросила Ева.
– Если и знала, то никогда о ней не упоминала. К тому же была молчалива и крайне религиозна, постоянно ходила в церковь, позже стала работать в церковной лавке. Заботилась обо мне, следила, чтобы у меня были еда и одежда, чтобы я нормально учился. Я, как всегда, подрабатывал, мы почти не виделись и не разговаривали, так и жили, по-соседски. А когда признаки вновь стали появляться, я как раз окончил школу. Кто-то скребся ночами в окно, тряс дверную ручку. Я не стал ждать исчезновения вещей, мне не хотелось подставлять тетю, да и в любом случае я собирался съехать от нее, поступить в вуз. Уехал в Новосибирск. Три тысячи километров, другой конец географии, как говорится. Поступил, комнату мне дали в общежитии. И снова все было хорошо, причем долго, около двух лет. Тварь потеряла меня из виду, бывали дни, когда я забывал о ее существовании, позволял себе думать, что ее и не было никогда, вся проблема – в моих родителях. Как знать, говорил я себе, вероятно, они были психически больны, неадекватны, а я вырос в нездоровой обстановке, потому принимал все за чистую монету. Шаги, звуки, шорохи могли быть совпадением, в иной ситуации человек и внимания на них не обратил бы. Пропажа вещей – это странно, но как знать, не сами ли родители их теряли или прятали, чтобы поддерживать бредовый миф? Ведь после смерти отца и матери вещи не исчезали, я сбежал от тетки, не дождавшись этого. – Макар глубоко вздохнул. – Готов был поверить в лучшее, в нормальность своей жизни, но… На этот раз признаки не были явными, все-таки общага, постоянный шум, гомон, слоняющиеся туда-сюда люди. Да, я слышал тихий стук в дверь, но это мог быть кто-то из студентов. Однажды возвращался поздно вечером, поднимался по лестнице и слышал, что кто-то идет за мной: останавливался, когда я замирал, и снова двигался, когда я возобновлял подъем. Но опять-таки, это могли быть местные шутники. А потом случилось то, что невозможно было