– И чего ты пытаешься добиться? – спрашивает он, когда Моргана отстраняется.
– Разве ты не помнишь? Я убила своего мужа, так что перебивать девушку, которая хочет тебя поцеловать – ужасная идея, – и она весело улыбается, рассматривая следы своей помады у него на губах – будто вампир прокусил и размазал кровь.
– Не думаю, что угрожать кому-то на лестнице дома, где живет больше сотни людей, – хорошая идея.
– Я имела глупость влюбиться в тебя, у меня не бывает хороших идей.
После этого они смеются – громко, немного отчаянно. Моргана тянется, чтобы вытереть с губ Сунь Аня свою помаду, но только сильнее ее размазывает.
– Ты правда так хочешь уехать? – кажется, вопросы начинают идти по кругу. Наверное, не стоило столько пить вечером, хотя, может, дело и не только в вине – она много смеялась, сталкивалась с руками Елены, когда тянулась к бокалу, смотрела, как смеется Сунь Ань, слушала, как Елена ругается с Чжоу Ханем, и ей было так хорошо, что шум затянул ее в самый центр – как это всегда бывает, когда пытаешься найтись в толпе.
– Я хочу попробовать, – Сунь Ань, кажется, понимает, что с Морганы начинает сходить эйфория вечера, и берет ее под руки. – Хочешь, вернемся сейчас? Я предупрежу Чжоу Ханя.
Моргана смотрит в маленькое окно на лестнице, сквозь которое видны огни вечернего Лондона – не такого шумного, как Париж, но не менее прекрасного.
– Давай.
Туман цепляется за ее ноги, заставляя спотыкаться, и хватает за руки, уводя куда-то вглубь себя, будто пытаясь сожрать. Она долго стояла на лестнице, ожидая, когда Сунь Ань договорит с Чжоу Ханем, а потом снова схватила его за руку, провела большим пальцем по выступающей косточке на запястье, потянула вниз за собой. Сейчас он идет рядом и будто не замечает вороватости тумана, запихивающегося в самые легкие, шепчущего что-то на ухо, прячущего от нее дома и бордюры.
Они долго стоят на мосту недалеко от их гостиницы – она всматривается в пустой город, похожий на намокший лист бумаги. За это она не любила Лондон – он казался ей безмолвным, вечно осуждающим, как ее родители, вечно молчавшие на словах про ее успехи и ругающие отчаянно, зло, когда у нее что-то не получалось. Интересно, что они сказали бы, узнав, что так ненавистный им муж мертв, а ребенка нет? Что сейчас рядом с ней стоит другой человек, которого она отпускает добровольно – потому что знает, что они не сохранят эти чувства и те рассеются, как этот самый туман утром?
– Вам сложно было привыкнуть к жизни в Париже? – спрашивает она.
– Да, – кивает Сунь Ань. – Он большой, шумный, а мы тогда совсем маленькими были. И ведь господин Эр… Не умел следить за детьми.
Сунь Ань замолкает, и Моргана чувствует, что за этим молчанием прячется что-то очень важное, но знает, что тот никогда об этом не расскажет.
– К нам придирались из-за происхождения, ругали во всех проблемах Франции, мол, это все мы виноваты, похоже, что лично. В школе много травили, я туда почти не ходил, точнее, меня пускать не хотели – я постоянно дрался с теми, кто нас обижал. А Чжоу Хань молчал и потому держался дольше.
Сунь Ань начинает тревожно тереть костяшки пальцев, и Моргана хмурится.
– И почему ты решил ехать именно сейчас?
– Потому что для Чжоу Ханя это важно, а ты нашла Елену.
– А как это связано?
– Раньше я думал, что могу остаться ради тебя, потому что тебе было важно, чтобы рядом был кто-то, кто тебя понимает, но теперь у тебя есть Елена. А Чжоу Хань… Он для меня столько сделал, что просто не могу уже смотреть, как ему плохо тут.
– Почему вы такие разные? – качает головой Моргана.
– О чем ты?
– Вы же живете здесь… сколько?
– Чуть больше десяти лет, мне было тринадцать, Чжоу Ханю – двенадцать, когда нас увезли из дома.
– Вот именно! Почти половину жизни, так почему ты привык к Парижу, а Чжоу Хань – нет, вы же жили одинаково?
– Я не знаю.
Он знает, и Моргана прекрасно это понимает. Но это причина, почему у них никогда ничего не получится – он не расскажет, потому что она не поймет. Не потому, что глупая, а просто потому, что это не то, что люди способны описать словами.
Сунь Ань обнимает ее и кладет подбородок на плечо – и Моргана сразу начинает чувствовать себя невероятно устойчиво. Она кладет свои руки поверх его и вздыхает.
– Ты будешь мне писать?
– И как письма дойдут?
– Не знаю. Зачем им доходить, ты можешь просто писать, это же главное?
Сунь Ань качает головой.
– Я не смогу их отправить. – Ладно, раз для него важен сам факт отправки, пусть не пишет.
– Вы вернетесь?
– Не знаю.
– Я люблю тебя, – говорит Моргана, а потом поднимает руку, чтобы закрыть ему рот. – Ничего не говори, я помню, мы не сможем быть вместе, я этого и не хочу, просто хочу хоть кому-то это сказать. Чжоу Хань говорил тебе, что это я убила своего мужа, помнишь? Я тогда еще посмеялась, мол, он болтун, но ведь мы оба знаем, что уж Чжоу Хань-то болтуном никогда не был, он прав, это я его убила, потому что он надоел мне, терпеть его не могла, все мужчины мне надоели. А потом появился ты, не думаю, что ты какой-то другой, но мне было с тобой хорошо, и я тебе за это благодарна. Наверное, я завтра утром пожалею о том, что сказала, но сейчас я хочу повторить, что убила мужа, а потом поцеловать тебя. Это так глупо?
Сунь Ань целует ее ладонь – выходит щекотно и мягко, она от неожиданности смеется, – а потом обнимает крепче.
– Я тоже люблю тебя.
От этих слов все внутри неожиданно теплеет, впрочем, может быть, это только вино и туман.
– Ты скажешь об этом Чжоу Ханю?
– А ты Елене? – вопросом на вопрос отвечает Сунь Ань.
– Не знаю. Может быть.
– А я ему не скажу.
Пусть это будет их секрет: маленькая история, которая принадлежит только им двоим.
– Хорошо.
– Знаешь, господин Эр рассказывал нам похожую сказку.
– Какую?
– О, он придумал нам целую сагу про то, как молодой глупый священник путешествует по Китаю и влипает в разные неприятные ситуации. И один раз он попал в деревню, где девушек