– Ты ранен!
Освободившись из рук отца, Рагнхильд подбежала к Ульв-Хареку.
– Этот тролль… ударил меня ножом… – кривясь, ответил тот. – Что все это значит? Почему он угрожал тебе? Он всегда был с придурью, но это уже слишком! Совсем обезумел? Или он это делал во сне? Знаешь, он с детства чудил во сне, даже дрался со мной, бывало, не просыпаясь, и приходилось его бить не шутя, чтобы унялся. Он что, заснул и забуянил?
– Пойдем! – заторопилась Рагнхильд. – Я перевяжу тебя!
Она увела Ульв-Харека в медовый зал, велела принести ветхого полотна для повязок, промыла ему рану – длинную, резаную, но неглубокую.
– Как ты сюда попал? – спрашивала она между делом.
– Меня прислали Хальвдан конунг и Рёгнвальд конунг.
– Прислали к нам? И что? – Рагнхильд с тревогой заглянула в лицо, так напоминавшее ей Фьёра.
– Велели рассказать, что Рёгнвальд женился на Элдрид дочери Эйстейна. А еще – что Хальвдан конунг разбил сыновей Гандальва у озера Эйи. Хюсинг и Хельсинг убиты, только Хаки, их самый младший брат, бежал в Альвхеймар. Теперь весь Вингульмёрк принадлежит Хальвдану конунгу. Но почему мой брат хотел тебя убить, йомфру? Я глазам своим не поверил. Полгода о нем было ничего не слышно. Где он скитался? Каких дел натворил? За это время его объявили вне закона, если он совсем берега потерял?
Рагнхильд коротко рассказала: Хаки винили в предательстве, он отрицал, а когда понял, что его ждет суд, попытался бежать, взяв ее в заложники.
– Ну и дела! – дивился Ульв-Харек. – Я хотел только его остановить, а он на меня так дико глянул, будто я его злейший враг, а не брат! И ножом! Метил в горло, клянусь Фрейром! Я увернулся, вот и попал в плечо.
– Ты вовремя появился, парень, – сказал Сигурд. – Как знать, до чего он дошел бы, если бы не ты.
– Хаки хотел увезти меня с собой.
– Далеко он не уехал бы! – запальчиво крикнул Гутхорм.
– Скорее всего, да, но мог бы еще натворить бед.
– Хоть он мне и брат, но очень надеюсь никогда больше его не видеть! – сказал Ульв-Харек. – Ради матери я терпел его сколько мог, но это уже слишком! Он чуть не сделал нас кровными врагами Сигурда конунга! Пошел бы к троллям такой брат, я не хочу погибать из-за его безумия! Спасибо, йомфру.
Рагнхильд как раз закончила перевязку.
– Мы в расчете! – Она улыбнулась.
Рагнхильд никак не могла догадаться, что Ульв-Харек мог бы сделать ей не менее весомое добро, поскольку знает точный ответ на тот вопрос, который уже так давно ее мучит. А Ульв-Харек, который давал слово никому не открывать тайну ночи у кургана, знал только, что женитьба Рёгнвальда на Рагнхильд сорвалась, а остальное было не его дело.
Прядь 54
Когда-то давно, еще девочкой, Рагнхильд однажды спросила у матери: правду ли люди говорят, что отец – оборотень и умеет превращаться в оленя? Тюррни засмеялась. «Нет, это неправда, – утешила она дочь. – Его прозвали Оленем, потому что он с молодости любил носиться в одиночестве по горам, как олень! Так что не бойся, копытца у тебя не отрастут».
Охота на крупных зверей была страстью Сигурда конунга. Он предавался ей зимой и летом, отважно вступая в схватку с медведем, лосем, вепрем, оленем, рысью. Он ходил всегда один, брал с собой только двух собак, Бейнира и Беру, и говорил, что каждая из них умнее иного человека. Сигурду нравилось единоборство с крупным зверем, где человек и зверь выступали на равных. Рагнхильд отчасти понимала это его стремление: борьба со зверем для отца была проверкой сил и удачи, схваткой с самой судьбой. От этих подвигов у него осталось немало шрамов, и в последниие годы он порой недоумевал, почему раны так медленно стали заживать, нет ли тут колдовства? Тюррни как-то напомнила, сколько ему лет. Сигурд только вздохнул, но от привычек своих и не подумал отказаться. Даже напротив: сознавая, что стареет, он еще сильнее жаждал убедиться в крепости своей руки. А может быть, ждал, что однажды под шкурой медведя или вепря ему навстречу выйдет кто-то из богов. И каков бы ни оказался исход этой схватки, он надолго сделает Сигурда героем преданий.
Начало зимы – самое подходящее время для подобных встреч. Последние листья облетали, уже несколько раз выпадал снег, но после таял, только зелень елей и мхов немного оживляли мир, полный бурой, мертвой растительности на сером камне. Ни в какую другую пору Средний Мир не делается таким близким к иным мирам. Весной тоже пусто и голо, но весной земля, вода и сам воздх сосредоточены на себе, на здесь и сейчас, на стремлении расти и заполнить жизнью все вокруг. Иное дело – начало зимы. Здесь и сейчас уже делать нечего, дух сам собой отрывается от мертвенной земли и пускается в странствия.
Каждый день Рагнхильд расспрашивала, не слышно ли что-нибудь о Хаки. Только раз пришла весть, будто он убрался куда-то на юг, и Рагнхильд надеялась, что больше он не посмеет вернуться. Сигурд конунг объявил Хаки вне закона в своих владениях, и после того, что тот натворил, с ним уже никто не станет разговаривать, а всякий сразу схватится за оружие.
Мысли людей понемногу обращались к зимнему солнцевороту: там еще четыре недели – и наступит Йоль, середина зимы. От Элдрид никаких вестей не поступало, и Рагнхильд вздыхала: то ли ее подружка на радостях забыла свое обещание, то ли у нее просто не хватило ума выудить у мужа нужные сведения. Сколько Рагнхильд успела узнать Рёгнвальда, из самолюбия тот не захочет сознаться, что вместо себя отправил на подвиг кого-то другого, пусть даже никакой выгоды ему этот подвиг уже не обещает.
Однажды утром, под легким снегом вернувшись из козьего хлева, Рагнхильд обнаружила в теплом покое отца, одетого в одежду из шкур и меховую шапку. Это был его охотничий наряд – в нем человек совершенно сливался с осенним лесом.
– Куда это ты собрался, конунг? – спросила она и тут же увидела рядом любимую рогатину отца – охотничье копье на крепком ясеневом древке, с длинным лезвием, с перекрестьем. – Кто бросил тебе вызов на этот раз? Жирный осенний медведь или свирепый клыкастый вепрь?
– У оленей сейчас гон, – напомнил ей отец. – Арне сказал, что Ольховой горе видели белого оленя. Я должен его добыть, боги его послали для