Едва завидев движение, она резко развернулась, выставляя зеркало перед собой, и зажмурилась. А потом выкрикнула:
– Кто бы ты ни был, поди туда, откуда пришёл!
Руки у неё дрожали.
Секунду, две, три давление только росло, точно Алька погружалась стремительно на дно морское… и вдруг исчезло. И сразу стало теплее; и перестали раскачиваться бубенчики на люстре. Сигнализация у машин под окнами орала истошно, но это был хоть и мерзкий, но успокоительный звук.
«Костяной ушёл?»
Она чуть приоткрыла один глаз и даже не умерла; потом второй. Комната выглядела обычно: вот трюмо у окна, вот само окно, вот двор за ним… Костяного не было видно. Где-то хлопали ставни; кто-то кричал.
Алька осторожно поставила зеркало и на негнущихся ногах пошла на кухню. Там достала из холодильника бутылку детского кефира с весёлой коровушкой на этикетке – и выпила залпом. Одновременно хотелось и есть и пить; перед глазами всё кружилось. Она с трудом поставила чайник, заварила чай. Кажется, что-то сжевала – возможно даже, надкушенный с вечера бутерброд с копчёной курятиной, не особо волнуясь о том, как он будет сочетаться с кефиром. В чай себе накапала успокоительного, щедро, капель пятнадцать… Когда руки перестали трястись – влезла под горячий душ, вытерлась насухо, надела чистое, бросив промокший от испарины комплект в корзину для белья, и забралась в постель.
Думала, что не заснёт, но вырубилась быстро…
А проснулась оттого, что трезвонили в дверь – настырно, нагло.
С трудом Алька продрала глаза. За окном начинало светать. Было тихо – не орала сигнализация, не переговаривались люди, только вдали, на большой дороге, ездили автомобили. В дверь продолжали звонить, прерываясь только затем, чтоб постучать, и Алька справедливо решила, что проще будет открыть. Доковыляла до коридора, зевая, щёлкнула одним замком, вторым, нажала на ручку… Дверь распахнулась.
На пороге стоял импозантный мужчина лет сорока или чуть помладше, с каштановыми волосами до середины шеи, чуть вьющимися и зачёсанными назад, и с пронзительно голубыми глазами, как у собаки лайки. На нём было длинное, почти в пол, серое пальто нараспашку, под пальто – чёрные джинсы и свитер с горлышком. Чуть дальше, на лестнице, топтались ещё несколько человек в униформе городского сыска.
Мужчина выглядел очень уж знакомым…
«Я его видела где-то? В сериале? Он актёр?»
Спустя мучительные пять секунд до Альки дошли сразу две важные вещи.
Во-первых, одеться нормально или хотя бы накинуть что-то сверху она забыла, так что сейчас стоит перед кучей постороннего народа в одной сорочке, той самой, красной, с кружевными вставками.
Во-вторых, мужчина с голубыми глазами – сын её начальницы.
– Горислав Дрёма, городской сыск, – представился он с улыбкой, точно угадав мысли. И протянул руку: – Алика Василёк, я полагаю?
Алька знала, что в неловких ситуациях главное – сделать строгое лицо и вести себя, словно так и надо.
– Предположим, – ответила она прохладно, скрещивая руки на груди и надеясь, что лицо у неё не полыхает. Не должно было – с недосыпа и после стресса. – Чем обязана визиту? Время-то раннее.
Улыбка главного сыскаря столицы стала ещё шире.
– О, причина очень важная. Поздравляю вас, Алика: вы – первая выжившая в деле Костяного. Позволите пройти?
Это, разумеется, должно было её успокоить и приободрить. Но Алька поняла другое: проблемы только начинаются.
И проблемы будут не только с Костяным.
В столице Горислава Дрёму любили всегда – ещё бы, сыскарь с человеческим лицом, не выпивающий, начитанный, молодой и подтянутый. Но на всю страну он прославился пять-шесть лет назад, когда сперва сумел управиться сразу с девятью моровыми девами, а потом изловил терроризирующего город упыря – верней, отыскал упыриное гнездо в одном из заброшенных туннелей в метро. Одно время про него выходило, наверное, по две статьи в день, смазливая рожа примелькалась на обложках… Через год даже вышел фильм по мотивам тех событий, но в прокате провалился. Алька хотела даже сходить, но не успела, а свой билетик в кино кому-то отдала.
Может, даже Лесовской, покойнице.
Так или иначе, но с тех пор Дрёма стал настоящей звездой. Медийным человеком, как говорили; он вёл блог, успевал бывать на телевидении – его частенько приглашали гостем на разные передачи. Выпустил две книги: «Сборник рецептов на скорую руку» и «Где расцветает любовь».
Второй опус был сказочным романом, написанным ну просто ужасно.
Как-то так сложилось, что Алька, в отличие от многих однокурсниц, никогда не воображала, как в неё влюбится кто-то крутой и известный – и позовёт замуж. Даже случайных встреч на улице не рисовала в мыслях, хотя сохла, конечно, в своё время и по музыкантам, и по актёрам, а однажды даже влюбилась в ведущего новостей. Но плакаты на стены в спальне вешать-то вешала, а мечтать о реальном знакомстве – ни-ни, не мечтала. Чуяла, наверное, чем это может обернуться.
А тут – сложились, что называется, обстоятельства, звезда сама слетела на порог.
И тут же, конечно, всё взбаламутила.
Алька пустила Горислава Дрёму в квартиру, напомнив себе, что он в первую очередь сыскарь, а потом уже звезда и выпендрёжник. Велела идти на кухню и сидеть там, пока она не переоденется…
…и, конечно, застала за попыткой вскрыть запертую комнату.
– Не пытайтесь, – сказала она холодно, с трудом подавив желание взять сковородку – за неимением кочерги – и изгнать эту любопытную нечисть из своего жилища. – Это была мамина комната. Там её вещи.
– Была? – без всякого раскаяния переспросил Дрёма, отрываясь от замка и разгибаясь.
Каштановый локон залихватски свесился на лоб.
– Мама погибла два года назад.
– Соболезную. Замок заклинала она?
– Его. Никто. Не заклинал, – отчеканила Алька и упёрла руки в бока, очень баб-Ясиным жестом; только у баб Яси это выглядело грозно, с её-то ростом, а у Альки – так, смех один. – Отойдите от двери.
Горислав Дрёма ещё раз обвёл пальцами дверную ручку, медленно и задумчиво. Ногти у него были длинноватые для мужчины, аккуратно подпиленные, блестящие; запястье обвивала нитка чёрных бус, крупных, зернистых. А Алька вспомнила вдруг, как стояла почти вот так, упираясь лбом в стену, положив пальцы на ручку, без сил… и бормотала, всхлипывая, что никогда, никогда сюда не зайдёт, не сможет.
«Вот и заговор».
Но заходить-то потом пришлось – хотя бы чтоб убираться.
– Хорошая работа, – улыбнулся Дрёма дружелюбно. – Рад, что вы преодолеваете своё посттравматическое расстройство, Алика. Пойдёмте, я бы не отказался от чашки кофе.
И – по-хозяйски нагло, как породистый кот, зарулил на кухню.
Алька закатила