– Нет, – ответила она, с трудом разомкнув губы. – Я не знала.
Мила кивнула и сказала рассеянно, точно обращаясь к самой себе:
– Вот и маме лучше бы не знать… Лучше бы не знать… Но она была как одержимая. Ходила туда, через Шишигин мост, за Ивляницу, где голое место и ясени строем вокруг, искала что-то… Нашла и домой принесла, себе на беду. Всё пропало! Всё сгорело! А вы ведь ведьма, да? – неожиданно оживившись, подняла голову она. – Настоящая ведьма? А вы могли бы, предположим, этого огненного змея найти и убить? Я заплачу! У меня наследство, я…
Из квартиры Алька вылетела пулей, даже не попрощавшись. Единственный глоток чая стоял поперёк горла, как комок слизи. Раньше, когда Дрёма рассказывал про злых ведьм – и просто про обычных, хороших людей, которые просто ошиблись, не сдержались, поддались соблазну, она не понимала. Вернее, понимала, но не чувствовала.
А сейчас её до печёнок пробрало.
«Эта Влада видела Айти, интересно? – оцепенело подумала она, наугад ныряя в туман и надеясь, что сумеет выйти к гостинице. – Наверное, видела… И всё равно собиралась его убить? Вырывать ему глаза, чтобы их… что? Проглотить и помолодеть на несколько лет? Серьёзно?»
Думать об этом не хотелось. Представлять – тем более. Но унять воображение не получалось никак. До гостиницы Алька добралась чудом, на чистой удаче. Поднялась в номер; долго стояла под душем, смывая с себя грязь, выполаскивая из волос… А когда вернулась в комнату, кутаясь в огромный махровый халат, Айти лежал на кровати, раскинув руки, и пялился в потолок.
– Привет, – сказала она, поплотнее запахивая халат на груди.
– Привет, – эхом откликнулся Айти.
И стало опять тихо-тихо.
Надо было, наверное, или одеться по-нормальному, или скинуть халат и лечь рядом; Алька не сделала ни того ни другого – просто присела на краешек постели и протянула руку, отводя ему с лица локоны. Золотистые, мягкие и скользкие, как шёлк, но не прохладные, а похожие на сухой жар над костром. Чёрная футболка задралась почти до рёбер; джинсы наоборот съехали и держались на одном честном слове.
– Значит, ты всё узнала, – произнёс он неожиданно.
– А ты был рядом? – спросила Алька, заползая на кровать и придвигаясь чуть ближе. Айти косился на неё, глядя вбок и вверх, и вид у него был словно бы просящий, уязвимый. – И как думаешь, это правда всё о тебе?
– Наверное, – откликнулся он тихо. – С воспоминаниями совпадает… Вернее, с тем, что я помню, отрывками. Хотя поди отличи тут одну деревню от другой, то ли это Светлоречье было, то ли Загорки. Этих деревень и нет уже – половины, если не больше… Забавно. Оказывается, мне неприятно, что тебе это рассказал кто-то посторонний. Ещё и лубок тот похабный…
Алька представила, как всю эту историю со Светловым кто-то узнаёт не от неё, а из третьих рук, да ещё в виде пошлого анекдота, и снова накатила дурнота.
– А как ты думал? Мне нужно твоё имя найти, а значит, сначала хоть за что-то зацепиться, – проворчала Алька, точно оправдываясь. – Хорошо ещё, что мне вариантов накидали.
Айти отвёл взгляд:
– Этот твой жених сейчас тебе не только вариантов накидает, но и на коленях от столицы и до Краснолесья проползёт, если попросишь.
– Он не станет, – немного обиделась Алька за Дрёму. Вот уж чего он не заслуживал, так это насмешек, и человек он был хороший – жаль даже, что не для неё. – И он мне не жених.
– Спорим, он тебе предложение сделает? – Айти хмыкнул еле слышно, словно выдохнул. Алька нежно прикоснулась кончиками пальцев к его лбу, погладила невесомо, очертила веки… – На одном колене, в присутствии свидетелей, как положено.
«Как можно вообще задуматься о том, чтобы вырвать кому-то глаза? – пронеслось в голове. – Не обязательно именно его глаза, вообще просто… чьи-то. Пусть даже и ради возвращения молодости».
Внутри горечь и нежность смешивались во что-то горячее, кипучее, и казалось, что вот-вот выступят слёзы.
– Да иди ты, – шутливо ругнулась Алька и отвернулась, скрывая выражение лица. – Ладно. На что спорим?
– Сходим потанцевать где-то. Или в кино, – задумался Айти всерьёз.
– Ну я вроде как танцевать не умею, точнее, лет восемь не пробовала…
– Не беда, научу, – пообещал Айти. – А ты чего хочешь… если выиграешь?
Алька представила, что может попросить у него что угодно, и растерялась. Верней, испугалась даже, хотя спор на желание – это не колдовство, лишающее воли, не зло, а так, шутка.
– Пока не знаю, там решим, – откликнулась она уклончиво. – Надо сначала разобраться с проблемами. Как-то избавиться от Костяного… или подождать, пока Дрёма его укокошит. И найти твоё имя. Завтра попробую ещё что-то разузнать.
Айти прикрыл глаза; бледно-золотистые ресницы дрогнули.
– Может, и я что-то вспомню. Сегодня же вспомнил, хотя лучше бы нет… Самое мерзкое знаешь что? – спросил он вдруг. – Они меня всё равно получили для утех. Не живого, так мёртвого… – У него вырвался смешок. – А мне и понравилось. Мне теперь всё нравится, потому что я для этого сделан. И я не понимаю уже ничего, совсем… Мои это желания – или они есть, потому что я айтварас. Может, я и имя вернуть на самом деле не хочу, а хочу тебя выпить и снова уснуть на двенадцать лет.
Он сказал это очень-очень тихо, но Альку как ошпарило изнутри. В глазах защипало; дыхание перехватило. А ещё – точно волна поднялась, как тогда, с ночницей, и потом, с Костяным, и в кургане тоже, когда кочерга сама в руки прыгнула.
– Ну и пей, – ответила Алька – и нависла над ним, опираясь руками на кровать. – Давай. Всю себя отдаю. Ты же берёшь то, что дают добровольно? Я отдаю. Бери. Давай, забирай мою силу, забирай жизнь!
Айти оцепенел, распахивая глаза широко-широко.
– Ты чего?
– Это ты «чего», – откликнулась Алька яростно, но почти беззвучно, голос-то сел. – Зачем ты, ну… такой?
– Какой? – выдохнул Айти еле слышно; меж полуразомкнутых губ показался кончик змеиного языка, затрепетал и спрятался. – Алька, ты…
А Алька наклонилась – и поцеловала его сама, обнимая крепко-крепко, чтоб не сбежал, чтоб никуда не делся; Айти обнял её в ответ, целуя жадно и горячо, приспустил ей халат с плеча…
…а потом исчез.
Алька растянулась на кровати лицом в подушку; в животе заурчало.
«Интересно, – пронеслось в голове, – внизу можно раздобыть что-то на перекус?»
Думать ни о чём не хотелось – да и, к счастью, не было сил.