Костяной махнул ручищей, блеснули в лунном свете когти-ножи…
Альке показалось, что Мормагон развалился надвое, но приглядываться она не стала. Ведь Дрёма обещал, что это его не убьёт, его вообще убить сложно, так, чтоб навсегда…
– Сюда!
Алька метнулась на крик, не соображая толком, кто её зовёт. Костяной догонял – огромными тяжёлыми прыжками, от которых содрогалась земля. Откуда ни возьмись, подул ветер; захрустела под ногами трава, оледеневая…
Увидев очерченный вокруг дома соляной круг, Алька рванула к нему из последних сил. Костяной, не церемонясь, снёс ворота – вместе с оберегами, словно и не заметил их, потом рванулся следом за ней…
На его пути вспыхнула стена из огня – невысокая, но жаркая.
Креслав Ружин выступил из тени, воздевая руки к небу, и кончики ногтей у него пылали. Костяной остановился в замешательстве. Дёрнулся вправо, потом влево, а затем и вовсе напружинился, точно прыгнуть хотел – и в этот самый момент сбоку от него зазвенел колокольчик размером с голову младенца.
– Пошёл прочь! – завопила Сияна, тряся колокольчиком так, что даже у Альки заложило уши. – Пошёл! Пошёл!
И Костяной метнулся в ту единственную сторону, где было чисто.
Там-то его и ждали.
Дрёма шагнул ему навстречу, высокий, стройный, с красивым локоном-завитком на лбу. В правой руке – деревянный посох из цельной ветви старого дуба, обточенной и украшенной на конце, где она расходилась натрое, большим голубоватым камнем; в левой руке – кожаный мешок, от которого даже издали воняло кровью.
– Костяное пугало, глупое чучело, старухи-зимы названый сын! – крикнул он глубоким чистым голосом, ничуть не испуганный, весёлый даже. – Не пришла зима, не её пора – и у тебя полной силы нет. А ну, полезай в мешок!
Крикнул – и стукнул посохом о землю.
Алька взлетела на порог и привалилась к двери спиной. Сердце колотилось так, что собиралось, кажется, выпрыгнуть наружу через рот.
…вот тут было, если честно, самое тонкое место плана.
После того как они с Дрёмой «вскрыли» настоящий курган, а Айти собственноручно снёс ему верхушку, туда наведались подчинённые Варвары Сэлэнгэ и добросовестно отфотографировали всё, что можно. Снимки переслали в столицу, а уже там ими занялся специалист, вернее, специалистка: та самая героическая женщина с исторического факультета, которая ранее расшифровала письмена на вазе с моровыми девами. Она изучила изображения и предположила, что колдун, похороненный в кургане, служил Старой Хозяйке зимы.
Все заклинания, обереги и заговоры… да что там, вся стратегия строилась сейчас именно на этом.
«Неужели не получилось?» – промелькнуло в голове.
На секунду – неимоверно долгую – Костяной просто застыл. А потом качнулся вперёд, свесился… и потёк, потёк, как тающий снег.
Прямо в мешок.
Через полторы минуты всё было кончено.
Дрёма хорошенько затянул завязки, прислонил ненужный уже посох к яблоне и отёр испарину со лба.
Альку до сих пор трясло, как ни странно, словно битва была ещё в разгаре.
– Всё будет хорошо, Алика, – улыбнулся Дрёма. Потом похлопал по мешку: – Эту штуковину заклинал даже не я, а лично мой учитель, тут даже лихо можно удержать. И, кроме того, мы испытали мешок на проклятом золоте – работает, скрывает. Так что осечек быть не должно.
Прочитав кучу профильной и такую же здоровенную кучу фантастической – конечно, исключительно по работе! – литературы, Алька приобрела твёрдую уверенность, что после таких слов обычно случается резкий поворот, и всякое действие переходит в свою противоположность… Но Дрёма был так уверен, так спокоен и весел, что она поверила ему на целую минуту.
…пока мешок не задёргался – и не полезли кости из-под земли.
Сначала показалось даже, что это бутоны подснежников, хрупких, почти сказочных цветов. Всюду, насколько хватало глаз – белые ростки, словно нежные восковые лепестки, такие хрупкие и уязвимые с виду… Вот только там, где они прорастали, земля покрывалась изморозью, а трава чернела, и даже васильки – живучие, почти вечные – бурели и иссыхали.
Первым опомнился Дрёма.
– Крес, живо в дом, тащи живой огонь сюда, – распорядился он. Кости тем временем прорастали уже под порогом, как поганки; обережные знаки выцветали с каждой секундой, ступени проседали и перила крошились, как трухлявая гнилушка. – Тихон, на позицию. В случае угрозы – хватаешь гражданских и уносишь… Вот леший!
Мешок задёргался сильнее, и Дрёма снова подхватил посох, так и не договорив. Но все остальные и без того знали, что делать. Сияна достала из поясного кошелька горсть белёсого порошка – похоже, соль пополам с золой – и кинула прямо на мешок, а потом снова затрезвонила в колокольчик. Дрёма широко повёл посохом, точно наматывая на него лунный луч; камень мягко засиял, и глаза засветились тоже, тем же чистым, холодным оттенком голубоватого серебра.
– Что мертво, то лежит покойно! По слову моему – замри! Замри!
Каждой фразой он поднимал посох и ударял им о землю. Кости вроде замерли, перестали расти… Но Алька видела, как бледнеют символы на мешке, и чувствовала, какой ненадёжной стала почва под ногами, точно болото: сверху – тонкий-тонкий слой, а под ним – хлябь. Ещё немного – и разверзнется бездна, и ухнет туда весь дом целиком, с васильками, с обережными знаками, вместе с баб Ясей и с Велькой.
«И зачем мы их только втянули в это… Костяной сейчас ощущает себя в ловушке, ему нечего терять, – подумалось вдруг, и в горле резко пересохло. – Сражаться он будет отчаянно… Да и до равноденствия рукой подать, а это срок, после которого зима набирает силу. Мы вообще-то победим?»
А потом она увидела в небе – рядом с луной – алый росчерк.
И решилась.
– Эй, мешок с костями, волчья сыть! – крикнула она. – Вон твоё, у меня – давай-ка за мной!
…и надела кольцо на палец.
Оно немного соскакивало поначалу, а потом село как влитое. Стараясь не глядеть на Дрёму, ошарашенного и в кои-то веки злого, Алька подхватила кочергу – и побежала прочь со двора, подальше от города, к лесу, к холмам.
Туда, где полыхало осиновое пламя.
– Алика, вернись! – рявкнул ей вслед Дрёма. – Не надо!
Но Алька уже, подоткнув сарафан, перелезла через ограду – и побежала по пустырю вниз, к ручью. Сердце колотилось как сумасшедшее; кочерга казалась ужасно лёгкой.
А вот страх куда-то исчез.
«Видимо, – подумала Алька, – устраивать коварные ловушки мне нравится больше, чем быть наживкой».
Когда за спиной, далеко позади, захрустели, ломаясь, яблони, и раздался жуткий вой,