– Поскольку первый рейс делала не наша авиакомпания, я не могу обменять билет. Но вы можете купить другой.
– Хорошо, когда ближайший рейс?
– Завтра в одиннадцать утра.
– А есть ли вылет раньше?
– Нет, не имеется.
– Ближайший рейс в одиннадцать утра, а следующий?
– Сейчас посмотрю, – пауза. – Следующий рейс отправится в час дня.
– Сколько стоит билет на рейс в час дня?
– Четыреста евро. Цена на рейс в одиннадцать утра такая же.
– Отлично, я возьму на час дня, – протягиваю паспорт.
– Он тикет? – спрашивает.
– Что, простите?
– Он тикет?
– Что значит «он тикет»? – не понимаю, чего он хочет от меня. «На билет»? Это какой-то сленг? Что происходит?
– Русская, да? Не говорите по-английски?
– Мы с вами говорили на английском все это время и продолжаем это делать сейчас. Что значит «он тикет»? Это какая-то опция или что?
Брюнет наконец закатил глаза полностью. Должно быть, приятное ощущение, сродни тому, когда долго ходишь в тесных ботинках, а потом надеваешь домашние тапочки. Затем он достал смартфон и что-то там напечатал. Через окошко показал мне экран с переводом на русский язык этого «он тикет». «Он тикет» оказался «ван тикетом». Брюнет спрашивал, нужен ли мне один билет или, может, я хочу купить билет на группу. По одному паспорту.
– Ес, ван тикет, – отвечаю.
– Окей, он тикет.
Я купила билет, сгребла курточно-шапочный ворох, ручную кладь и потащилась искать тот самый отель в здании аэропорта, где несколькими часами позже меня и настигнет землетрясение.
И вот уже после землетрясения я ложусь в постель и выключаю ночник. Главное – не проспать вылет, второй встречи с брюнетом я не выдержу.
Не проспала. В одиннадцать стояла у стойки регистрации, а в двенадцать тридцать, как положено, сидела в самолете.
В самолете обычно: душно, нервно, белые пластиковые стены давят на тебя, кроссовки вдруг становятся тесными, одежда жмет, люди своими руками, ногами, валиками жира с бедер и талии нарушают твои границы.
– Чья это ручная кладь? Я спрашиваю, чья это ручная кладь? – возмущенно чеканит невысокая женщина красным вопрошающим ртом. Ей, очевидно, тоже давит, но не одежда, а чувство несправедливости: кто-то, предусмотрительно пожелавший остаться неизвестным, плотно утрамбовал полку над ее сиденьем своими вещами.
– Ну это просто вообще! – в беспомощной ярости заключает она.
В Мюнхен я лечу на встречу со своим мужем, который гостит там у приятеля. Затем наш путь проходит через Италию, Францию в финальную точку – Испанию, куда я еду работать по приглашению моей подружки Лики. Хотя изначально я планировала ехать в Италию учиться, но мне отказали в визе – об этом я расскажу подробнее чуть позже.
Пожить и поучиться за границей было мечтой детства. Особенно сильным это желание становилось зимой. Серые лица, жидкая грязь, черная пыль, холодотемень, снег, иглами впивающийся в кожу, онемевшие пальцы в перчатках – от климата я была не в восторге. Еще эти чудовищно жестокие американские фильмы, унижающая елка до потолка. А эти рождественские ярмарки и магазины игрушек? Не лучшая история, когда тебе семь, ты живешь с бабушкой в хрущевке и у тебя нет не то что своей комнаты, но даже своей постели. Этот сквозняк из щелей деревянных рам, вечное больное горло, запах щей – это так не похоже на картинку из телевизора, но я не завидовала, нет, я спасалась мыслью о том, что такие фильмы снимают в павильоне, что это не реальность. Щи еще эти, ненавижу. Знала бы я, что через некоторое время мы с Сашей будем обыскивать город за две тысячи километров в поисках привычных блюд, а улица Чехова, расположенная в другой стране, будет одной из немногих моих отдушин в следующие полтора года. Но сейчас я с энтузиазмом смотрю в будущее.
Самолет шумит сильнее, мы покидаем Стамбул, следующая остановка – Мюнхен.
У меня есть техника по преодолению дискомфорта в полете: я включаю в наушниках что-нибудь жизнеутверждающее, даже агрессивное. Чтобы это дало понять мирозданию, что это не я должна бояться полета, а полет меня. Ну, то есть энергии, заключенной в этой рок-звезде (во мне). Такое метафизическое рассуждение, неважно.
Потом у меня будет еще пара часов, чтобы почувствовать себя писательницей: такое у меня новое хобби. Это логично, потому что первым осознанным объектом зависти в моей жизни были именно писатели.
Я люблю разглагольствовать о том, что за всю свою жизнь завидовала всего пару-тройку раз. Во-первых, это возвышает меня над теми, кто нет-нет, да и позавидует коллеге или подружке по мелочи. Во-вторых, люблю дополнительно пояснить, кому именно я завидую, чтобы все поняли, что перед ними человек высокого духовного полета.
Так вот, первый укол я почувствовала лет в одиннадцать. Это не была зависть в полном смысле слова, я читала детские фантастические книжки и чувствовала восхищение со щемящим «почему они, а не я». Ну да, все-таки зависть.
По-настоящему же болезненный укол я почувствовала, когда мне было около шестнадцати. Я пришла в кинотеатр смотреть «Интерстеллар». Вот там меня просто расплющило по креслу, не помню, как пережила титры. Страдала два дня из-за того, что одни люди «вон че», а другие – бездари вроде меня.
В третий раз это случилось не так давно из-за моей подружки Маши. Она посоветовала мне роман в жанре фэнтези, чтобы отвлечься от ковида, так сказать, «занырнуть в книгу». Но тут уже зависти было не так легко до меня добраться. Я читала книгу с мыслью: «Такое реально сделать самой». То есть благоговейный трепет перед мастерством популярных писателей меня покинул.
Идея стать писательницей казалась мне беспроигрышной. Ты успешный писатель – отлично. Не получается? Что ж, разыгрываешь карту непризнанного гения, и неважно, кто что по этому поводу думает.
Писательство не было первым серьезным желанием реализоваться. Я училась на кондитера, полтора сезона играла в гольф (говорят, там можно прославиться даже в тридцать), сменила четыре профессии. На последней работе в известной IT-компании предполагалось, что мы с командой единомышленников будем создавать будущее по будням с 10:00 до 19:00 с часовым перерывом на обед. И поначалу так и было: меня увлекала эта дорога от младшего к ведущему специалисту, да и сама работа нравилась – я проектировала образовательные программы для IT-специалистов.
Но еще больше мне нравилась принадлежность к людям, которые знают, что делают, хотя бы восемь часов в день. Это даже помогало моему