В чем-то они были правы: боль и отчаяние отступили. Рина даже научилась врать, что у нее теперь все в порядке. Потому что иначе у нее спрашивали: что ей нужно? Чем помочь? А она никак не могла объяснить, что помочь уже нельзя. Угрызений совести Рина не чувствовала, потому что ей лгали в ответ — о том, что все наладится и она научится быть счастливой без Ильи, если отпустит его.
Но отпустить она не могла, как не могла и удержать — со смертью этот трюк не срабатывает. Рине и правда нужно было наладить жизнь заново, найти хоть какую-то цель, которая прочертила бы крошечную тропинку через непроглядный мрак. И она честно пыталась, искала… А потом подумала: какого черта вообще? Почему она должна отказываться от собственных желаний просто потому, что какие-то люди, потрясающие дипломами психологов, сказали ей, что это правильно? Даже если Ильи больше нет, она готова была держаться за него.
Она заставила себя просмотреть видео прямого эфира… Уже не рядом с другими людьми, а в тишине опустевшей квартиры, все еще заполненной вещами мужа. Первый раз Рина не выдержала, сорвалась, снова поддалась беспамятству. В себя пришла лежащей на полу, заплаканной и бесконечно уставшей. Паузы себе не дала, приняла ледяной душ, натянула майку Ильи, снова устроилась в гостиной, не обращая внимания на кровавые разводы, засыхавшие на стенах. Просто сделала мысленную пометку: атаковать неодушевленные предметы, надеясь ослабить душевную боль физической, — идея в высшей степени дурацкая и разрушительная.
Со второй попытки у нее получилось посмотреть короткую запись без слез и нервного срыва. Третий раз — тоже. На третьем она даже поняла, зачем это делает… Рина никак не могла поверить, что все действительно произошло случайно. Илья был не просто мужем и другом. Он был удивительным человеком, целой Вселенной, а Вселенные не исчезают без причины, когда главные испытания закончились, ничего особенного не происходит… Если Вселенная гибнет, то от столкновения с космическим монстром, не иначе! Поэтому Рина не просто повторяла эту пытку, выжигая в себе саму способность чувствовать боль, она искала подозрительные детали, любые несоответствия, способные указать на причину трагедии.
Она понимала, что это нелепо. «Европа-3» — миссия первостепенного значения. Гибель экипажа должны были расследовать, эту запись проверили десять раз, пропустили через все программы. Официальная версия не изменилась, это Рина уже проверила: взрыв спровоцировала поломка генератора, никто ни в чем не виноват. Если эксперты это подтвердили, кто она вообще такая, чтобы сомневаться? Но у экспертов была другая жизнь, они выполнили работу и забыли о задании, а Рина ни о чем забыть не могла, потому что у нее ничего больше не осталось, она продолжила искать…
И она нашла.
Рина не сомневалась в себе, не перепроверяла десять раз, она сразу поняла, почувствовала, что это имеет значение. Она отправилась к руководителю миссии в тот же день.
Он принял ее, но, как подозревала Рина, скорее из вежливости. С ней уже пытались поговорить в первые дни, что-то рассказывали о компенсации, но она толком не слушала. Теперь, очевидно, решили, что она сама заинтересовалась финансовыми вопросами.
А она сразу же, как только ей предложили присесть, заявила:
— Взорвался не генератор, там произошло что-то другое!
Руководитель миссии, мужчина лет шестидесяти, неизменно сдержанный, умеющий со всеми общаться вежливо, не рассмеялся. Но и верить ей он не собирался, Рина по глазам видела. Она знала, что он о ней думает, и надеялась, что ей хватит выдержки объяснить все правильно, а не сойти за полуадекватную вдову.
— Ирина, я понимаю, что вам больно сейчас и еще долго будет больно, но… Это был несчастный случай.
— Да нет же, посмотрите! — Рина запустила ту самую запись на собственном компьютере.
— Я это видел.
— Да, но смотрите только на Илью, как я смотрела! Секунду… Вот, сейчас!
На записи сохранилось всего несколько минут, когда исследователи были одновременно живы для всего мира — и мертвы на Европе. И большую часть этого времени Илья смотрел в камеру, как и остальные, улыбался — только для Рины, потому что только она и ждала его. Но за миг до взрыва он перевел взгляд на что-то другое, его лицо начало меняться: счастье и предвкушение гасли, он хмурился… Да, перемены были едва уловимыми, потому что уместились в секунду или даже долю секунды, если говорить совсем честно. Но Рина знала своего мужа, она прожила с ним много лет, она изучила его так же хорошо, как он изучил ее.
Илья был спокоен в начале разговора. Но потом он — и только он! — заметил нечто такое, из-за чего произошел взрыв. А главное, смотрел он совсем не в ту сторону, где располагался якобы взорвавшийся генератор.
Он смотрел на дверь жилого модуля, за которым раскинулась ледяная пустота Европы.
Рина надеялась, что руководитель миссии поймет ее, заметит странность. Он и правда заметил. Просто это не имело для него значения.
— Ирина, мы не знаем, на что он смотрел, может, увидел отражение какое-то…
— Он бы не отвлекся от эфира! — настаивала Рина. — Мы с ним несколько лет толком не общались, только через запись! Он знал, что я там буду, что я увижу его…
— Вы понимаете, что это нельзя назвать рациональными аргументами?
— А разве взрыв генератора можно доказать? Насколько я понимаю, из оснований — только эта запись! Огонь видно столько же времени, сколько и взгляд Ильи.
— Но значение огня понять проще, — покачал головой руководитель. — Я знаю, вы сейчас ищете виноватых — и мы подходим на эту роль отлично. Не уберегли, не вернули вам.
— Я такого не говорила.
— Я бы на вашем месте думал точно так же. Возможность отомстить кому-то уменьшает боль, не так ли? Но тут некому мстить. Я знал вашего мужа и других людей, входивших в ту миссию… И я не считаю, что обвинения в адрес Ильи справедливы, если именно они побудили вас искать объяснение…
Он говорил об этом спокойно, как о чем-то естественном, а Рине вдруг показалось, что он ее ударил.
— Какие… обвинения? — с трудом произнесла она.
Руководитель миссии, до этого идеально контролировавший ситуацию, заметно смутился:
— А вы не знали?.. Надо же… Хм… Неожиданно.
— Какие обвинения? — уже тверже повторила Рина.
— Я бы вообще не хотел об этом говорить, потому что считаю это бредом. Еще раз: официально никаких