— Прости, пришлось задержаться в офисе. Ты прикинь, одна дрянь выложила в сеть порно видос якобы с моим участием. Пока разруливал тему, ночь и пролетела.
— Чего-чего?
— Но это фейк, даже не о чем говорить.
— Не держи меня за дуру! Достало уже твое бесконечное вранье!
— Чш-ш, тише! — шикнул Соломон. — Детей разбудишь! У Аглаши сегодня прослушивания.
— Не заговаривай мне зубы! Почему на телефон не отвечал?
— Софа, ну это уже становится смешным. Я бизнесмен. Не отвечал, значит, не мог.
Софа вдруг всхлипнула и разрыдалась, спрятав лицо в ладони:
— Я всю ночь глаз не сомкнула… А ты… Я знаю, ты собрался бросить меня…
Соломон привлек жену и погладил по спине:
— И как только тебе пришло такое в голову?
Софа резко отстранила Соломона:
— А вот так и пришло! Вчера во сколько вернулся? Под утро! А позавчера? А позапозавчера? Тоже на работе задержался?
— Спасибо, заметила, наконец, что я работаю, как раб на галерах! Между прочим, это на мои деньги ты меняешь тачки, как перчатки, да лечишь нервы по Сингапурам и Доминиканам! Или, может, это я, бесчувственный содержанец, не замечаю, как моя разнесчастная женушка тайком от меня устроилась на работу, чтобы горбатиться на ней от рассвета до заката? А?
— А может, ты просто забыл, что открыл свой развратный притон благодаря блату моего отца? Голодранец приблудный!
Соломон в бессильной ярости потряс пальцем перед лицом жены:
— Так и знай, Софья, достанешь ты меня однажды. Так и знай.
Он прошел мимо Софы в просторное фойе.
Софа догнала его уже в коридоре:
— А в чем я виновата? Почему я должна страдать? Я лишь хочу почувствовать твою заботу, раз ни на что другое неспособен!
Соломон резко развернулся:
— Так, ни слова об этом! Оставь меня в покое! У меня был трудный день… и бессонная ночь. А сегодня, возможно, будет и того хуже.
С этими словами Соломон скрылся за дверью ванной комнаты и повернул задвижку на ручке.
— Слава Богу, пронесло, — облегченно выдохнул он.
Соломон до предела отвинтил оба крана на смесителе душа. Шум льющейся воды отчасти заглушил женские всхлипывания за дверью. Скинув с себя одежду и оставшись нагим, он оглядел себя в зеркале. Шея, плечи, грудь, руки, спина… короче, весь торс был исполосован пунцовыми бороздами, оставшимися от ногтей Миланы. Лишь татуировки на предплечьях скрывали эти жуткие отметины. Соломон потрогал на груди одну из ссадин, самую припухшую, и поморщился от боли. В его воображении вдруг сама собой всплыла живая картина вчерашнего «изнасилования».
Задержав взгляд в районе паха, Соломон оскалился. Ему было от чего радоваться. Ведь он действительно был импотентом, и за холодностью и неприступностью попросту скрывал свой постыдный для мужчины недуг. И тут вдруг к нему вернулась самая главная для мужчины способность — влечение к женщине. Вернулась в полном объеме. Нет, даже в большем, чем когда бы то ни было!
— Ну здорова, зверюга!
Продолжая странно скалиться, Соломон потрогал воду и залез под душ. Душевая кабинка быстро наполнилась паром, и стекла запотели, превратив очертания мужского силуэта в размытое розовое пятно.
Окутанный клубами пара, Соломон вылез из душевой кабинки разомлевшим и счастливым. Он бережно промокнул махровым полотенцем свое израненное тело. После водных процедур он почувствовал себя намного лучше. Бодрость вернулась в тело, а голова прояснилась. Он подошел к зеркалу. Тщательно побрившись над раковиной, почистив зубы, подушившись одеколоном, он припудрил уродливые ссадины косметической присыпкой жены. Глядя на себя в зеркало, Соломон мысленно отметил, что вновь вернул себе тот неповторимый лоск, отличающий успешного человека от жалкого неудачника.
Он подмигнул своему отражению в зеркале:
— Я — супер!
Снаружи было тихо, но это вовсе не свидетельствовало о том, что за дверью не притаилась истеричная Софа. Соломон решил не искушать судьбу, меняя одежду в спальне. Он лишь выбрал на бельевой этажерке чистые плавки и носки, а облачился в свои вчерашние шмотки. Соломон приоткрыл дверь и выглянул наружу. Коридор был пуст.
Соломон уже подходил к входной двери, когда за его спиной раздался ледяной голос жены:
— Так как, говоришь, это называется?
— Опять все сначала, — простонал Соломон. — Ну что это за жизнь…
Он обернулся. Софа стояла в арочном дверном проеме кухни. В руке у нее был айфон, и она демонстрировала на экране какое-то видео. Соломон похолодел, узнав на видео обнаженные тела — его и Миланы.
— Слушай, клянусь, это смонтировано нейросетью. Ты же прекрасно знаешь, что у меня не стоит.
— Ты все это время бесстыже лгал мне.
— Софа, но я…
— Подлец — вот ты кто!
— Но, Соф…
— Выметайся отсюда!
— Да дай же мне сказать!
— Вон из моего дома!
— Что-о-о? Твоего дома? Это мой дом, я его построил на собственные бабосы!
— Зато оформлен он на меня. А участок получил мой папа. Ну а ты можешь катиться обратно в свой занюханный Армавир.
— Заткнись! Заткнись, сука!
Софа испуганно вжалась в стену и замолчала.
Лицо Соломона стало багровым от гнева:
— Знала бы ты только, как ты меня достала! Как же долго я терпел… терпел и ждал, что однажды проснусь, а рядом не будешь храпеть и пердеть ты! Это из-за тебя я стал импотентом! Ну так вот, с меня довольно!
Соломон развернулся и был таков.
— Будь ты проклят! — бросила ему вслед Софа. — Изменник! Чтоб ты сдох!
Входная дверь громко захлопнулась. Софа безвольно рухнула на колени прямо на холодный кафельный пол, закрыла лицо руками и горестно зарыдала.
Соломон, облокотившись спиной о дверь, облегченно выдохнул:
— Черт, как же давно я мечтал сказать эти слова.
Он спустился с крыльца и направился к придомовому гаражу, но отчего-то замер перед рулонными воротами. Какое-то странное чувство заставило его созерцательно оглядеться вокруг себя. Все было как всегда, однако, казалось, какая-то особенная безмятежность царила сегодня в природе. И эта необыкновенная природная безмятежность не могла не передаться измученному ночным происшествием и нервотрепкой с истеричной женой Соломону.
Нынешнее утро действительно выдалось на редкость погожим. На чистом лазоревом небе не было ни малейшего облачка. В неподвижном воздухе буквально звенела небывалая тишина. Ни один листок не шелохнулся на раскидистом кусте цветущей сирени. Весенняя природа так и дышала пробуждающейся жизнью. Стремление к жизни проявлялось буквально в каждом соцветии, в