— Завтра будешь как новенькая, — пообещала Кира, прежде чем убежать на свидание с массажистом из сборной Финляндии. Веточка действительно на следующее утро почти не чувствовала боли и неудобства. Опухоль спала, даже тренер остался доволен видом поврежденной ноги.
— Честно говоря, я напугался, — признался он, когда вся компания собралась в крошечном кафе на Монмартре, — думал, опять все отменяется.
— Ты всегда был пессимистом, — заметила Лариса Евгеньевна.
— Дело не в этом, — заступилась за тренера Веточка, — ведь последнее время только и происходят какие-то неприятности. Тут поневоле станешь ожидать худшего.
Не переставая уписывать круассаны, Тамара Ивановна заявила, что с нее довольно этих мрачных разговоров, и предложила устроить еще одну вылазку по магазинам. Руденко закатил глаза, остальные понимающе закивали. Что ни говори, мужчине не дано прочувствовать всей женской любви к покупкам. Но Борис Аркадьевич, как добрый Дед Мороз, выделил средства на покупки и даже пожелал своим спутницам удачи.
Вечером, навьюченные пакетами и сумками, дамы собрались в номере Руденко. Пока тренер попивал вино в баре, его комнату превратили в примерочную и подиум одновременно. Ничего не подозревающей Борис Аркадьевич поднялся в свой номер около полуночи, ему не терпелось лечь в кровать и сладко заснуть. Но не тут-то было! Его встретило нечто визжащее и пестрое, впоследствии оказавшееся Кирой, которая пыталась влезть в платье, размера на два меньше ее собственного. Девушка заперлась в ванной, а очумевший Руденко тем временем рассматривал остальных. Супругу он не сразу узнал в шляпе со страусиными перьями и розово-зеленом балахоне. Рядом с ней толклась какая-то рыжая девушка, одетая в смелую мини-юбку, ботфорты и обтягивающую майку. При ближайшем рассмотрении девушка оказалась Тамарой Ивановной, и тренер окончательно потерял контроль над собой.
— Все! Прекратить балаган! Всем раздеться! — заорал он дурным голосом, но когда Веточка, кружившаяся перед зеркалом в длинном платье с оборочками, послушно стала его с себя стягивать, Руденко упал в кресло и уже оттуда приказал. — Раздеваться у себя в номерах! Все свободны.
Лариса Евгеньевна на правах жены позволила себе хихикнуть. Из ванной выскочила, прикрываясь полотенцем, Кира. Бабушка Веты прошла к выходу, покачивая бедрами, как профессиональная путана. А сама гимнастка, путаясь в рюшечках и воланчиках, оказалась в коридоре последней.
— Спокойной ночи, девочки, — выглянула из номера Лариса.
— Спать, я сказал! — тут же донесся голос Руденко, и дверь захлопнулась.
— И чего мы сразу к нам не пошли? — задумчиво проговорила Кира, открывая номер, который она делила с Тамарой Ивановной.
Они заказали в номер зеленого чая с круассанами и фрукты. Через десять минут в дверь постучались, но вместо горничной появилась хитрая мордочка Ларисы.
— Не ждали?
За легким ужином после полуночи женщины продолжали примерку, Веточка первая взмолилась о пощаде и ускользнула к себе. Однако поспать ей не удалось.
— Это я, — скрипнула дверь, когда гимнастка уже лежала в кровати. Кира тихонько прокралась и уселась у нее в ногах. — Не могу заснуть. Может, поболтаем? Как в старые добрые времена…
Веточка готова была выругаться, но вдруг подумала, что подруге должно быть одиноко после того, как массажист-финн нашел себе новую пассию. И вообще, девушки давно не оставались наедине, не делились друг с другом своими «девичьими» секретами.
Вета покорно включила ночник.
— Закурим? — обрадовалась Кира.
— Давай. — Попыхивая сигареткой, Вета уселась в кровати. — Ну, рассказывай.
— Нет, сначала ты. И давай не будем сегодня о мужиках. Расскажи мне о своем номере. Тамара Ивановна, хоть и была на тренировках, толком ничего не может описать.
Веточке стало приятно, что подруга интересуется ее новой композицией до такой степени, что даже выпытывала подробности у бабушки.
— Тома просто боится сглазить. Это ведь она с виду такая смелая, без комплексов. А на самом деде ужасно суеверная.
— По-моему, тебе с ней здорово повезло, — завистливо заметила Кира, которая своих бабушек знала только по фотографиям, — Томочка отличная подруга. Я даже ревную тебя к ней. Ты, наверное, ей все доверяешь, да?
— Нет, конечно, не все, но многое. Не могла же я, например, рассказать ей о своих бурных ночах с Валеркой. А тебе рассказала…
— Лучше бы не рассказывала, — тихонько буркнула Кира и вдавила бычок в пепельницу, — ладно, так что там у тебя за композиция?
Кира устроилась поудобнее и закурила еще одну сигарету, не обращая внимания на укоризненные взгляды подруги.
— Ну, смотри, — начала гимнастка, — я придумала такую историю…
Прошло несколько дней с начала соревнований, Вета набрала отличное количество очков, но решительный бой предстоял сегодня.
Она выступала с мячом, и ее ловкие пальцы сумели вдохнуть в этот маленький круглый предмет столько жизни, что зал благоговейно замирал.
Как всегда, она не различала ни одного лица — зрители сливались в единое целое, — но было слышно дыхание каждого, и взгляды, устремленные на гимнастку, таили столько интереса и ожидания, что она чувствовала их кожей.
Ее азарт, ее чувственная пластика, казалось, околдовали само пространство и время. Воздух искрился вокруг. А мяч все играл, играл в руках «художницы», домогаясь ее, словно настырный любовник. Он льнул к ней ласковым котенком, взмывал над ней ястребом и обрушивался, будто неизбежная страшная кара. Сбавился ритм, и мяч снова стал податливым и мягким. Вот он бегло коснулся каждого уголка ее тела, вот легко заскользил по ковру, влекомый неведомой силой. И та же сила — могучая, юная — подбросила его вверх. Раз, другой, десятый.
Каждый взлет подразумевает падение…
Но только не здесь, не сейчас, когда очередное возвращение мяча в руки гимнастки зал встречает таким восторженным выдохом, словно это долгожданное свидание влюбленных.
Нет, эти падения не выглядели поражением, наоборот. Казалось, гимнастка ловит мяч не ради игры, не ради баллов и не потому, что так была задумана комбинация. С каждым разом она все нежнее и крепче обнимала его, опутывала, завораживала, словно и не могла иначе, словно жизнь без него была лишена всякого смысла. Но в движения музыки вплетались тоскливые, вымученные аккорды, и гимнастка снова расставалась с мячом, ловко и бережно подбрасывая его вверх.
Густая, тяжелая тишина обрушилась на нее, когда отзвучали последние ноты. Это было достойной наградой, это было признанием и пониманием. Они, те люди, чьих лиц Веточка не разглядела, разделили ее печаль, ее сомнения, ее счастье. Как могла, она рассказала им историю любви. Ее первой любви, так нелепо и горько оборвавшейся. Композиция Веточки получилась более совершенной, более справедливой, чем жизнь. Гимнастка поведала залу о той любви, которая нс знает сомнений и недомолвок. Когда любящее сердце, страдая и мучаясь, все же не