— Теперь ты, — сказал он, повернувшись.
Я собралась перепрыгнуть, но брюнет протянул руки, предлагая меня перенести, и, едва я сделала шаг к краю, ощутила, как мужские руки подхватывают меня и…
Мы зависли. Во времени. В реальности. В этой ночи. А я еще и над ручьем.
Ветер донес запах лаванды, растущей где-то выше по склону.
— Диего… — начала я, но слова застряли в горле.
— Лив, — выдохнул мое имя Кремень и посмотрел мне в душу своими невозможными глазами, а потом, словно собираясь с духом, чтобы прыгнуть со скалы, произнес: — Ты прекрасна. Ты ужасна. Мудра порой до цинизма. Ты некромантка, которая знает не только об этом мире, но и том. Ты осторожна и отчаянна, ты из тех, кто не хранит обиды, а предпочитает мстить, и решаешь проблемы по методу золотого сечения: рассекая противника на две неравные части — туловище и голову.
— Это ты меня сейчас пытаешься оскорбить или делаешь комплимент? — не выдержала я, перебив Диего.
Но он рыкнул, стиснув меня чуть сильнее, и выдохнул:
— Женщина, не мешай признаваться тебе в любви…
От подобного заявления я опешила и покладисто замерла. А Кремень продолжил:
— Ты мой штурман. Ты способна составить такой заковыристый маршрут и, самое главное, так послать по нему, что враг таки пойдет в указанном направлении, да еще и с улыбкой будет благодарить. А еще в пучине твоего взгляда может утонуть целый флот. И я сам давно уже утонул… Я хочу быть с тобой.
— А я хочу вот этого, — выдохнула я и впервые в жизни сама поцеловала мужчину.
Мои губы коснулись мужских губ. Нежно. Медленно. А потом… Кажется, говорят, что инициатива наказуема. Но порой как же сладко она наказуема!
Диего, который сдерживался из последних сил, зарычал и перехватил инициативу. Меня буквально накрыло волной. Той, что сметает все страхи и запреты. Это было какое-то безумие с привкусом дыма, соли и морского ветра.
Я плавилась в сильных руках, запустив пальцы в жесткие темные волосы Диего. А он глухо стонал, прижимая меня к себе так сильно, что между нами не осталось ни капли воздуха.
Мир сузился до этого мгновения. До жадных губ. До двух сердец, бившихся в унисон. До жидкого огня, что растекался по жилам.
В наших прикосновениях было что-то дикое, первобытное — нежность, смешанная с яростью, как будто Диего хотел не просто целовать, а ставить свою метку.
Наше дыхание смешалось, волосы — перепутались, границы — стерлись. Кажется, сейчас я была частью этого невероятного мужчины. А он — частью меня. И я тонула в этом ощущении слияния, теряя контроль над собой.
Время замедлилось, и казалось, что этот поцелуй длится вечность, в которой наказание и есть спасение.
Когда мы наконец смогли оторваться друг от друга, воздух хлынул в легкие, обжигая изнутри. А распухшие губы хотели еще. Еще этих молчаливых обещаний. Еще удовольствия.
Я прижималась к Кремню, обхватив его шею руками и не чувствуя ног. Вовсе. Они, предательницы, еще и подогнулись. Вот бывает так, когда девушка от поцелуя готова улететь, у нее чуть сгибается одна ножка, и каблучок слегка приподнимается от земли. У меня же сейчас обе ноги согнулись так, что пятки едва не касались ягодиц.
А моего лба коснулся лоб Диего. Так, что кончики носов упирались друг в друга. Мы оба тяжело дышали, деля один вдох на двоих, и в этот миг я чувствовала себя сумасшедшей и счастливой.
— Этот поцелуй стоит еще одного, — прошептал Диего хрипло.
И я была с ним полностью согласна. И плевать, что потом буду жалеть, страдать при неизбежном расставании. Иногда нужно совершить ошибку, наломать дров, чтобы хотя бы просто ощутить себя живой, а не только существующей.
В этот миг мы с Диего горели друг другом. И хотелось, чтобы этот пожар длился и длился…
Так что зависли мы над ручьем надолго. Настолько, что, когда мы вернулись, одна дважды краденная невеста, кажется, только по потолку пещеры не бегала от паники, хотя… На своде была пара подозрительных отпечатков, напоминавших женские туфли.
— Совести у вас нет! — выпалила она.
— Есть! — неожиданно вступился сундук. — Просто она у них одна на двоих и, как единорог, до невинных дев избирательная.
«И кое-кого сейчас избивательная», — намекнула я взглядом этому дубовому. Тот, не будь дурак, быстро учился и замолчал. А вот ужин все это время запекавшийся на костре, зашкворчал…
У рыбы, жарившейся на раскаленных углях, как оказалось, с хвоста подгорало. Впрочем, не только у нее. Риса пыталась убить меня взглядом. Впрочем, нож в плане упокоения был бы надежнее, но намекать на это я не стала.
Сундук у нас при трех «за» и одном «да вы вообще совесть потеряли?» исполнил почетную роль стола. На нем спустя совсем немного времени очутился наш скромный ужин: крупный морской окунь, которого разложили на три внушительных листа.
— Ешьте, — Диего протянул обугленные снаружи и сочные внутри куски мне и Рисе.
Меня дважды просить не пришлось. Я тут же откусила от окуня, познав все коварство его костей. Благо у морской рыбы тех было немного.
Пальцы же подруги дрожали, а она сама едва сдерживалась, чтобы не проглотить все сразу. Вопрос: «Тебя ни разу не кормили?» — едва не сорвался с губ. Удержалась. Судя по всему, если Рисе что-то и дали, то лишь затем, чтобы она не протянула ноги и уж точно не думала сделать их куда подальше. Вот такая забота продавцов о живом товаре.
О том, что еще недавно подруга была пленницей, напоминали кандалы на ее запястьях. Они оставались ледяным, звенящим напоминанием о ее статусе — товара.
— Эй, не заляпайте меня жиром! — меж тем негодовал сундук.
— Подумаешь, жир! — возразила я. — Куда важнее незапятнанная репутация…
— И это мне говорит девица, похожая на подружку флибустьера…
— Но-но… Прошу не умалять моих достоинств. Я не какое-нибудь приложение к пирату. Я самодостаточная преступница!
— Самодостаточная. В смысле, сама уже всех достала? — ехидно отозвался сундук.
— Пока только законников, но я работаю над расширением… — скромно отозвалась деревянному зубоскалу.
— Ну пока я вижу, что вы все трое работаете над расширением своих боков…
— Ну не всем же набивать себя золотом и каменьями. Кому-то нужна и иная пища… Духовная, — возразил Диего.
— Угу. Душок от вашей рыбины еще тот, — не остался в долгу сундук.
Мы препирались, как старые приятели, и это было то, что нужно, чтобы разрядить ту дикую напряженность, что висела в воздухе весь день и пропитала наши легкие