Наковальня покачал головой. Пухлые щеки его задрожали, как студень.
– В данном случае я, сын мой, почел за благо предоставить решение их судеб самим богам. И в твоем случае поступил бы точно так же.
– Ладно, допустим, я прикончить тебя собирался. Это уж слово-лилия, понимаешь? Насчет этого я тебя за нос водить даже не думаю. Только теперь-то, патера, нам с тобой надобно все это позабыть. Оставить позади, как Пасом тово… заповедано. Что скажешь?
С этими словами Зубр протянул Наковальне руку.
– Сын мой, когда у тебя появится иглострел наподобие этого, я с радостью соглашусь на мировую.
Чистик невольно хмыкнул.
– Слышь, Зубр, а далеко вы в глубину забредали? Ну в поисках выхода?
– Довольно далеко, да. Только в этих подземельях надувательство хитрое на каждом шагу. И еще коридор коридору рознь. Одни водой залиты доверху, другие завалены. Некоторые вообще дверями заканчиваются.
– О дверях я тебе, Ухорез, кое-что расскажу, как только одни останемся, – пообещала Синель.
– Блеск, Дойки. Так и сделаем.
Покряхтывая от боли, Чистик кое-как поднялся на ноги, обнаружил, что клинок полусабли до сих пор в крови, вытер оружие подолом рубашки и спрятал в ножны.
– Ага. Ну, а кто, кроме вас, тут, под землей, шастает?
– Вон в той стороне служивые попадаются, вроде него, – кивнув в сторону Молота, начал Зубр. – Заметят – пристрелят на месте, так что держи ухо востро, слушай чужие шаги. Как я, по-твоему, в темноте понял, что он из солдат? По шагам. Шума от них не так много, даже когда идут маршем, но звук другой, не такой, как от наших шагов, а еще порой ружья об их спины звякают на ходу. Еще водятся тут бульки, которых он богами зовет, хотя какие из них боги? Скорей уж демоны, если на то пошло. Только один из наших шпанцов, Сохатый, изловил пару маленьких и вроде как приручил, понимаешь? С нами ходили. Еще махины громадные попадаются иногда. Бывает, талосы, а бывает, и нет. Некоторые даже не трогают никого – главное, сам их не зли.
– И все?
– Все, Чистик. Этих всех я собственными глазами видел. Болтают у нас насчет призраков и прочих тварей, но мне лично ничего такого не попадалось.
– Ладно, – подытожил Чистик, повернувшись к Наковальне, Молоту и Синели. – Пройдусь назад, Ельца поищу.
Неторопливо двинувшись вдоль коридора, следом за медленно отступающей темнотой, он подошел к застреленным Наковальней людям и зверям, остановился, присел, чтоб разглядеть их поближе, и украдкой взглянул на оставшихся позади. Так и есть: никто за ним не последовал.
– Значит, вдвоем пойдем, Орев, ты да я, – пожав плечами, пробормотал Чистик.
– Др-рянь твар-ри!
– Ага, это точно. Зубр бульками их называл, но булька – собака сторожевая, а эти… эти – вообще не собаки, тут Молот прав.
Рядом с одним из заключенных, пристреленных Наковальней, лежала грубой работы палица, камень, привязанный сухожилиями к обожженной дочерна кости. Подняв ее, Чистик повертел оружие в руках и отшвырнул прочь. Интересно, как близко его хозяин успел подбежать к Наковальне, прежде чем угодил под иглу? Вот если б Наковальню убили, он, Чистик, вернул бы себе иглострел… хотя что в этом случае сделал бы Молот?
Человека, которого зарубил полусаблей сам, он осмотрел с куда большим интересом. Вообще-то краденую полусаблю он поначалу носил просто так, большей частью для форсу, и наточил как-то раз только потому, что время от времени резал ею веревки либо взламывал ящики комодов, а два урока у мастера Меченоса взял из чистого любопытства… но в эту минуту почувствовал, что при нем имеется новое, серьезное оружие, о котором он прежде даже не подозревал.
Сияние ползучих светочей заметно слабело, тускнело на каждом шагу. Пожалуй, хорошего освещения на отрезке, где Чистик оставил старого рыбака, дожидаться придется долго…
Рассудив так, Чистик вынул из ножен полусаблю и с осторожностью двинулся дальше.
– Пернатый! Увидишь чего – чирикни, дай знать.
– Видеть – нет.
– Но в полутьме-то этой ты видишь, так? Да, я, лохмать его, тоже вижу. Но плохо.
Орев, защелкав клювом, перепорхнул с правого плеча Чистика на левое.
– Люди – нет. Твар-ри… нет.
– Ага, я тоже вроде бы никого не наблюдаю. Эх, знать бы точно, что место – то самое…
Однако сильнее всего он жалел о том, что с ним не пошла Синель. Конечно, рядом шагал Шахин – рослый, дюжий Шахин, но это же совсем не то. Если Синели до него так мало дела, то и идти назад – и вообще в чем-либо – нет никакого смысла…
«Как тебя угораздило во все это вляпаться, мелкий?» – поинтересовался Шахин.
– Не знаю, – проворчал Чистик. – Забыл.
«Хвостом не крути, мелюзга. Хочешь, чтоб я тебя выручил, выкладывай все как есть».
– Ну просто понравился он мне. В смысле, патера. Патера Шелк. А теперь он, похоже, у Аюнтамьенто в лапах. Я-то думал: поеду под вечер к озеру, разыщу их в Лимне, то-то они обрадуются – и мне, и гельтухам, и козырному ужину с выпивкой, и, может, паре шикарных комнат после. Он-то ее не тронул бы, он же авгур…
– Др-рянь р-речи!
– Он же авгур, а она за ужином опрокинет стопку-другую и вроде как окажется мне кой-чем обязанной и за выпивку, и за перстень, за то и другое, и все у нас выйдет на славу.
«Мелкий, я тебе насчет девок что говорил?»
– Ага, верно, брат, верно ты все говорил, кто ж спорит. Только он к моему появлению куда-то пропал, а она накидалась в хламину. Разозлился я, вмазал ей и пошел его искать. А теперь все говорят, будто он нашим кальдом станет… новым кальдом… патера. Это ж какое знакомство будет, если у него дело выгорит!
– Девочка… идет!
«Ладно, ерунда это все. Значит, сейчас ты назад, туда, откуда мы пришли, возвращаешься из-за этого мясника, Шелка?»
– Ага, из-за Шелка: он бы точно одобрил. И из-за него, из-за Ельца тоже. Из-за деда, хозяина нашей лодки.
«Ты ж таких, как он, обворовал полный куль. И даже этой, лохмать ее, лодки, у вас больше нет».
– Ну… патере бы так хотелось, а он мне по сердцу.
«Настолько?»
– Ухорез? Ухорез!
«А он-то нас, знаешь, ждет. Шпанюк этот, Гелада. Ждет, мелкий, поджидает в темноте, возле трупа твоего деда. С луком. У тех-то, попутчиков твоих – что ж, лука ни у кого не нашлось?»
– Девочка… идет! – повторил Орев.
Чистик, остановившись, как вкопанный, развернулся к Синели лицом.
– Дойки, дальше не суйся!
– Ухорез, мне кое-что сказать тебе надо, но орать на весь коридор об этом не стоит.
– Дойки, он нас видит. Он нас видит, а мы его – нет. Даже птице его отсюда, где посветлее, не видно – не разглядеть в темноте. Ракетомет куда дела?
– Молу оставить пришлось. А то патера отпускать меня не хотел.