После многомесячной жары холодный ветер в лицо казался чем-то сверхъестественным, едва ли не чудом. Наслаждаясь прохладой, майтера Мята негромко забормотала благодарственную молитву Мольпе, но тут же вспомнила, что этот самый ветер раздувает пламя пожаров, которых так опасается Бизон, а кроме того, благодаря ему огонь вполне может перекинуться (и кое-где уже перекинулся) с лавки на конюшню, с конюшни на мануфактуру… так, чего доброго, весь город сгорит дотла, пока она бьется за него с Аюнтамьенто!
– Да, об Аюнтамьенто. Помни, капитан: советники – вовсе не боги.
– Уверяю, генералиссима, я в жизни не воображал их богами. Сюда.
Капитан повел ее вдоль кривой улочки, название коей она позабыла, если когда-либо знала вообще. Казалось, ветер, посвистывающий в щелях ставней на окнах запертых лавок, нашептывает о снежной зиме.
– Ну а поскольку они – вовсе не боги, – продолжила майтера Мята, – долго противиться воле богов им не по силам. Эхидна, вне всяких сомнений, за нас. Сцилла, думаю, тоже.
– И Киприда, – напомнил ей капитан. – Киприда ведь говорила со мной, генералиссима, и сказала, что нашим кальдом должен стать патера Шелк. Тебе я служу, поскольку ты служишь ему, а он – ей.
Однако майтера Мята почти не расслышала его слов.
– Пятеро стариков… то есть четверо, если Его Высокомудрие не ошибся, а он, вне всяких сомнений, прав. Что придает им мужества?
– Представления не имею, генералиссима. А вот и наш первый пост. Видишь его?
Майтера Мята отрицательно покачала головой.
– Капрал! – негромко крикнул капитан.
Хлопок в ладоши, и в доме напротив ожили светочи, а из окна второго этажа высунулся поблескивающий воронением оружейный ствол.
– Как видишь, генералиссима, пост снабжен скорострелкой, – пояснил капитан, – поскольку эта улица – самый прямой путь к входу. Угол обеспечивает хороший продольный обзор. А еще шаг-другой вон туда, – добавил он, указав чуть в сторону, – и нас смогли бы обстреливать из верхних окон Аламбреры.
– А ведь они могут проследовать этой улицей, пересечь Решетчатую и войти прямиком в Аламбреру?
– Совершенно верно, генералиссима. Поэтому дальше мы не пойдем. Теперь, пожалуйста, сюда. Ты не против проулков?
– Разумеется, нет.
Какое все же странное это дело – служение богам! Помнится, майтера Чубушник объясняла ей, в то время еще девчонке, что служба богам означает лишение сна и пищи, и заставляла, когда об этом ни спросят, отвечать именно так, и вот, пожалуйста! Поесть ей удалось лишь за завтраком, однако милостью Фельксиопы она настолько устала, что не чувствует голода.
– А мальчишка, которого ты отправила спать, проспит всю ночь, – хмыкнув, заметил капитан. – Ты предвидела это, генералиссима? Бедной девчонке придется стоять в карауле до утра.
– Бивень? Нет, капитан, Бивень проспит часа три, а то и меньше.
Проулок вывел их на улицу пошире.
«Мельничная», – вспомнила майтера Мята, узнав сиротливую вывеску темной кофейни под названием «Мельница». На Мельничной она не раз покупала задешево обрезки саржи и твида.
– Здесь мы не на виду, однако от часовых на стене не укроемся. Взгляни, генералиссима, – указав вдоль улицы, предложил капитан. – Узнаешь?
– Стену Аламбреры? Конечно же, узнаю. И пневмоглиссер там, рядом, вижу. Это ваш? Нет, разумеется, нет, иначе по нему бы стреляли… да и башенки ему недостает.
– Это один из уничтоженных тобою, генералиссима. Теперь он мой. Я разместил там двух человек.
Внезапно капитан остановился как вкопанный.
– Здесь я оставлю тебя, быть может, минуты на три. Идти туда слишком опасно, но мне необходимо проверить, все ли в порядке с нашими.
Подождав, пока рысцой устремившийся вперед капитан не достигнет выведенной из строя машины, майтера Мята помчалась за ним. Сколько раз она воображала себя бегущей, играющей с ребятишками из палестры, и вот бежит, летит со всех ног, задрав до колен юбки, а страх нарушить приличия исчез неизвестно куда!
Подпрыгнув, капитан ухватился за кромку дыры на месте башенки, подтянулся, перекатился через край и исчез в чреве подбитого глиссера. При виде этого майтера Мята, осознав, что проделать такое ей наверняка не под силу, утратила былую уверенность в себе, но, к счастью, дело обошлось без акробатики. Стоило ей приблизиться на полдюжины шагов, в боку пневмоглиссера распахнулась дверца.
– Я так и знал, что ты, генералиссима, не останешься позади, хоть и отважился понадеяться на лучшее, – пояснил капитан. – Не следовало бы тебе рисковать таким образом.
Запыхавшаяся от быстрого бега, майтера Мята молча кивнула и нырнула в кабину. Как ни странно, теснота внутри навевала ощущение бесприютности. Очевидно взволнованные, сидевшие на корточках стражники по привычке вскочили и непременно вытянулись бы в струнку, да только обстановка не позволяла.
– Сядьте, – велела майтера Мята. – Сядьте все. Здесь вовсе не до… обрядов.
«Обрядов»… Кажется, обращаясь к военным, следовало бы выразиться как-то иначе, однако стражники, бормоча слова благодарности, покорно сели.
– Видишь, генералиссима? Вот эта скорострелка прежде принадлежала командиру машины, – сообщил капитан, погладив ладонью орудие. – Он промахнулся по тебе, и потому теперь она твоя.
В скорострелках майтера Мята не разбиралась ничуть. Несмотря на усталость, ее охватило нешуточное любопытство.
– А она действует? И есть ли у вас… – Растерянная, она неопределенно взмахнула рукой. – То, чем из нее стреляют.
– Патроны, генералиссима? Да, патронов у нас хватает. Понимаешь, взорвалось здесь топливо. Пневмоглиссеры – они ведь не таковы, как солдаты. Больше похожи на талосов. Для двигателей требуется ворвань либо пальмовое масло. Ворвань не слишком-то хороша, но мы ею пользуемся, поскольку она дешевле. Боеприпасов для обеих скорострелок в этот пневмоглиссер загрузили достаточно, а израсходовать успели разве что самую малость.
– Я хочу сесть сюда, – сказала майтера Мята, взглянув на офицерское кресло. – Можно?
– Разумеется, генералиссима.
Капитан отполз в сторону, освобождая ей путь. Сиденье оказалось потрясающе удобным, гораздо глубже, мягче ее кровати в киновии, только опаленная обивка изрядно пропахла гарью.
«Впрочем, на самом-то деле ничего потрясающего здесь нет, – подумала майтера Мята. – Этого и следовало ожидать: сиденье ведь офицерское, а об офицерах, фундаменте собственной власти, Аюнтамьенто заботится, и еще как!»
Еще одно обстоятельство, которое нужно запомнить. Запомнить и впредь непременно учитывать.
– Только не трогай спуск, генералиссима. Она снята с предохранителя.
Потянувшись через ее плечо, капитан щелкнул небольшим рычажком.
– Теперь порядок. Теперь случайного выстрела можно не опасаться.
Майтера Мята нерешительно прикоснулась к другой части скорострелки.
– А вот эта штучка наподобие паутины… это то самое, что у вас называется прицелом?
– Да, генералиссима. Задний визир прицела. А тот шпенек на конце ствола – видишь? – это мушка. Целясь, стрелок совмещает то и другое так, чтобы вершина мушки оказалась в том или ином из этих прямоугольников.
– Вот как…
– В одном из верхних, генералиссима, если цель далека, и наоборот. Левее либо правее при сильном боковом ветре… или оттого, что орудие «предпочитает» ту или иную сторону.
Откинувшись на спинку сиденья, майтера Мята позволила себе – всего на секунду-другую, не более – прикрыть глаза. Тем временем капитан рассказывал, рассказывал что-то