— Клятвенная стелла начертателя, — прочитал вслух Джино название, когда подошел ближе.
* * *В мерцающем пространстве, сотканном из чистой энергии, проекция Арктониуса Мелека наблюдала за туманной платформой. Глаза древнего начертателя, обычно излучавшие лишь холодное знание, на миг сузились, когда фигура юноши твердо ступила на площадку в конце Лестницы Отрицания.
Двенадцатый. За все минувшие века лишь одиннадцать смогли преодолеть первое испытание, и все они были цветом Золотой эпохи, закаленными в мире, полном эфира и знаний. Этот же юноша… дитя Темной эпохи, эпохи упадка и выживания. Его эфирное тело, хоть и необычное для своего времени, не шло ни в какое сравнение с мощью тех, кто приходил раньше.
И все же он прошел. Не грубой силой, но проницательностью и волей, разгадав суть иллюзий, созданных для слома духа. Арктониус провел пальцами по нематериальной бороде. Этот Джино Найт оказался куда интереснее, чем показался сначала.
Интересно, какой выбор он сделает перед стеллой?
* * *Джино провел пальцами по холодной поверхности Клятвенной стеллы, вчитываясь в выгравированные строки.
Древние символы, похожие на те, что украшали стеллу Арктониуса, пульсировали слабым внутренним светом.
Текст гласил, что любой, прикоснувшийся к стелле, может принести клятву начертателя. Мир Муэрто, сама его суть, становился свидетелем и гарантом этой клятвы. Пока начертатель следовал ей, его дар создания рун, обретал соразмерную клятве мощь и эффективность.
Ниже разъяснялись условия: клятва должна быть сформулирована самим практиком. Она требовала определения условий для использования искусства начертания и устанавливала суровую кару за нарушение.
Клятва подтверждает приверженность практика рунному мастерству, а также его решимость.
Чем сильнее приверженность и чем сильнее решимость, тем значительнее усилится дар начертателя.
Джино отстранился, обдумывая прочитанное. В памяти всплыли слова Алисии о том, что аристократы из Великих Домов Луноцвета используют различные способы для усиления собственной силы культивации. И способ ее семьи походил как раз на клятву начертателя.
Они давали обет никогда не применять эфирную силу против невинных. Именно это ограничение даровало им мощь, а также поневоле снискало им славу благороднейшего Дома. Ценой же за нарушение обета была мгновенная потеря всей культивации, по сути превращение практика в беспомощного калеку.
Джино потер подбородок. Значит вот как давались эти клятвы. Должен был быть какой-то артефакт, который позволял миру откликнуться на нее и скрепить своей силой. У Дома Крулл был свой артефакт, у начертателей же была эта стелла.
Насколько он понял под приверженностью пути искусства понималось соблюдение каких-либо условий для создания рун. Например, чертить руны только во время полной луны и только пером с наконечником из когтя химеры. Такие условия ограничивают практика в процедуре и средстве начертания, как в ситуации с Домом Крулл.
Но также вместо процедурных и прикладных условий можно указать связанный отказ от чего-либо. Жертву. Например, отказ создавать руны для использования в бою.
Ну и поскольку практик усложнял для себя процедуру использования либо отказывался от чего-либо, то мир давал ему соразмерную компенсацию в виде усиления какого-либо аспекта.
Для начертателя это могло быть как более эффективное использование эфирной энергии при создании рун, так и вовсе получение каких-либо новых способностей или же появления его рун новых свойств. По крайней мере таковы были предположения.
Хм… Джино задумался еще больше. Эта стелла действительно была сокровищем для него. Мощь, к которой она открывала двери, ограничивалась лишь самим практиком. В теории она может быть безграничной.
Но возникает вопрос, какую клятву ему самому принести? Насколько сильно он готов усложнить процедуру и от чего он готов отказаться? Какое наказание будет достаточно суровым, чтобы даровать ему силу, способную изменить его судьбу, но не сломать его дух в случае ошибки?
Его взгляд скользнул ниже, к бесчисленным строкам, покрывавшим стеллу уходя далеко вверх. Это были клятвы тех одиннадцати, что прошли Лестницу Отрицания до него, и, вероятно, многих других, кто использовал стеллу еще в Золотую эпоху. Текста было невероятно много, свидетельство долгой истории искусства начертания.
Он пробежался глазами по нескольким записям. Большинство начертателей прошлого давали схожие обеты: полностью посвятить себя искусству рун, отказавшись от изучения других ремесленных путей культивации — чароплетства, алхимии, формаций и других. Наказание почти всегда было стандартным — лишение всей культивации.
Джино нахмурился. Отказаться от других ремесел? Разве это жертва? Такая клятва слишком проста, ее легко соблюдать. Нужно что-то посерьезнее, что-то пограничнее, что действительно будет вызывать опасения.
Он снова посмотрел на стеллу, на ее древний камень, впитавший обещания поколений. Его разум размеренно взвешивал варианты.
Время текло незаметно в неподвижном тумане платформы.
— Да. Эти условия должны несомненно подойти, — вскоре сказал он с холодной решимостью.
Он шагнул вперед и положил ладонь на Клятвенную стеллу. Камень под пальцами был ледяным, но в глубине его ощущалось едва заметное гудение, словно древний механизм пробуждался ото сна. Руны на поверхности вспыхнули ярче, заливая платформу призрачным светом.
Джино сделал глубокий вдох, собираясь с духом, и его голос, ровный и четкий, нарушил тишину, начиная произносить слова…
Глава 106
Джино сделал глубокий вдох, его голос ровно прорезал тишину платформы, слова падали в вечность.
— Я, Джино Найт Грейс, перед лицом мира Муэрто, клянусь: отныне и вовек мое искусство начертания будет питаться лишь моей собственной кровью или кровью моих врагов. Ни капли эфира, что течет во мне, не будет потрачено на иные ремесленные пути, будь то алхимия, чароплетство, создание формаций или любое другое искусство, кроме начертания рун. Мой путь — это путь рун, омытый кровью.
Он умолк на мгновение. Тишина сгустилась, невидимый, древний и безразличный взгляд этого мира обратился к нему. Слова повисли в воздухе, обретая вес.
Холод стелы проникал сквозь одежду, впивался в кости, но в груди Джино горел огонь решимости, отчаянный и непреклонный.
— Если же я нарушу