Кажется, прямо слышу как мои волосы седеют.
— Тим, а ты сам то в порядке?
От мамы, как всегда, ничего не утаить. Едва сдерживаюсь, чтобы не начать орать: “Ничего не в порядке. Я в шоке! Ева беременна!”.
Так, стоп. Давай действовать шаг за шагом.
— Просто устал как собака, мам. Кофе?
— О, нет, я потому и сама закинула Миланку, потому что сейчас еду к подруге. Она живет неподалеку. А потом мы с ней отправляемся в ресторанчик. Увидимся, дорогие мои.
Ну вот. Целует и убегает, оставляя за собой любимый аромат духов. Они у меня прочно ассоциируются с домом и безопасностью.
Так, теперь мелкая.
— Милана. — присаживаюсь на корточки рядом с ней. — Значит так, сейчас я иду к Еве, чтобы очень серьезно с ней поговорить. Пожалуйста, попробуй хотя бы час вести себя прилично.
Я очень люблю свою племянницу. И очень хорошо знаю. Потому едва она начинает щурить глаза, как я со вздохом достаю бумажник.
— Столько пойдет?
— Да. Тогда я пока поиграю на планшете и буду паинькой, дядя Тим. — прямо такой милый-милый голосок.
Ну а мне пора на второй этаж. Сначала колеблюсь, глядя на мини-бар. Ну нет, хочу разговаривать с Огоньком на трезвую голову. Итак ощущаю себя как пьяный.
Так, главное не давить. Она сейчас на волне гормонов. Так что улыбаемся и машем.
С трудом удерживаюсь от того, чтобы не взбежать по лестнице как вихрь. Нет, заставляю себя двигаться спокойно, заодно и продумываю о чем и как разговаривать.
Солнце уже почти спряталось, поэтому в комнате сумеречно. Я не сразу вижу Еву, которая сидит в кресле в глубине комнаты. Обняла коленки руками и сама спрятала лицо за разноцветными прядями.
— У тебя правда были месячные?
Да, Тим, ты отлично умеешь разговаривать с собственной женой. Глубоко выдыхаю. Перед тобой не пациент. Перед тобой девушка, которая тебя сильно торкает. И которая ведет себя так, что я скоро в дурдом попаду.
— Нет. — едва различаю шепот. И едва не падаю на кровать от облегчения.
Так, значит кровотечения нет. Уже хорошо. Продолжим расспросы дальше.
Я честно подготовил несколько вопросов. Но все они вылетает из головы, когда Ева поднимает голову и говорит самым несчастным тоном:
— Тим, я такая дрянь, да? Обманом женила на себе, а теперь еще и забеременела!
Пиз…В смысле, я в шоке.
И вот как реагировать? Подзатыльник отвесить не могу, дать по заднице — тоже, хотя так и тянет снять ремень. Наорать за тупые мысли как-то язык не поворачивается. Разливаться сиропными обещаниями я в принципе не умею.
— Так, Огонек, давай с самого начала. — присаживаюсь на постель, рядом с Евой. — Начнем с того, что в капеллу мы зашли вдвоем. Я не безмозглый теленок, который идет туда, куда поведут. Так? О, ты шмыгнула носом. Это согласие.
Ева кивает и продолжает заливаться слезами. Да твою ж мать! Как у нее это выходит? В смысле, я чувствую себя сволочью только если плачут Милена или мама. А теперь, похоже, к ним присоединилась Ева.
— Слушай, — лихорадочно думаю как ее успокоить, а то каждый всхлип как нож в сердце. — я мог настоять на разводе, верно? Это твой отец хотел удачно пристроить тебя.
— И..И…Инга-а-а-а! Ты хо-хотел, что-чтобы я убра. а…ала Ингу. у…у!
Так, все! Понятное дело, что одними словами тут не обойтись. Тем более я и сам хочу прижать ее к себе. А то каждый всхлип точно пилой по нервам.
Тянусь осторожно к Огоньку, убираю прядь с ее щеки. Глаза заплаканные, ресницы слиплись, губы дрожат. Все, Тим, ты влип. Походу, вариантов тут не много. Потому просто прижимаю ее к себе. И чувствую как сама льнет, издает что-то среднее между смешком и всхлипом.
— Слушай, я не умею в сопливые признания. — шепчу ей на ухо, заодно вдыхая запах ее волос и понимая, что просто кайфую от него. — Вообще предпочитаю доказывать не словами, а поступками. Вот ты сейчас чего ревешь? Хочешь аборт?
Она мотает головой, и я мысленно выдыхаю.
— Ты боишься рожать?
Опять не то. Ну…уже лучше.
— Ты все еще считаешь себя негодяйкой за то, что якобы женила меня на себе?
Вместо ответа Ева сначала вытаскивает несколько бумажных платочков и от души сморкается.
— Да, давай, — целую ее в висок. — Высморкай весь негатив, милая.
— Ты не дол…должен смотре-е-е-еть! — вот блин, она реально провыла мне это в ухо. Едва не оглох.
— Огонек, я — врач. И умный человек. Я прекрасно понимаю, что девушки не питаются розовыми лепестками и не гадят радугой. Расслабься. Ты хочешь рожать?
— Ды-а-а-а-а-а! — я точно оглохну ради любви.
— Смотри, ты хочешь рожать, я хочу этого ребенка. Я не считаю, что ты заставила меня жениться на себе. Чего ты продолжаешь реветь?
— Я не могу-у-у-у останови-и-и-иться-я-я-я!
— Понимаю. — прижимаю к себе еще сильнее. — У тебя просто накопился запас соленой жидкости, которую ты сейчас выплескиваешь. Давай, не стесняйся. Можешь высморкаться в мою рубашку, я не против, честно. Стирать то не руками.
— Ты тако-о-о-ой хоро-о-о-оши-и-и-ий! — вот интересно, она ревет прямо от души, выглядит…ну…не самым лучшим образом. Глаза уже опухли, нос тоже. А для меня все равно самая красивая. Наверное потому, что эмоции у нее яркие, открытые, без попыток их спрятать или подрихтовать.
— Я могу стать злым, если это поможет успокоить тебя.
Ладно, мне нравится ее обнимать. Даже без всякого подтекста. В смысле я понимаю, что сегодня секса точно не будет. Ну и хрен бы с ним. Сейчас важнее успокоить Огонька, которая явно накрутила себя просто от души.
Потому продолжаем обнимать, гладить по голове и понимать все