Сашка все понял, едва зашел на кухню, чтобы попить воды.
— Ма…
В серых глазах застыла боль, первые слезы упали с ресниц на пижаму, превращаясь в уродливые пятна.
— Мамулечка! Это нечестно! Он не мог!!! Шеф самый сильный и умный, та помнишь, как он… — плечи мальчишки сотрясались от рыданий.
Лина раскрыла объятия, принимая боль ребенка. Сегодня они потеряли настоящего друга.
— Мам… Я не верю, — такие же серые, как у нее, глаза, смотрели доверчиво и открыто. Четырнадцать лет — еще ребенок, даже когда вымахал выше мамы.
— К сожалению, это правда, — Лина старательно избегала слов «умер» и «смерть», которые рвали душу в клочья. — Шефа больше нет.
Это была первая потеря в жизни ее сына. Первая, которую он переживал так остро.
— Врач сказал, что мы можем его похоронить. Сделаем это?
— Как?
— Нам отдадут урну… — женщина с трудом выдавливала из себя каждое слово. — Урну с прахом. Шефа кремировали.
Сашка несколько минут молчал, справляясь с информацией и эмоциями. Наконец он перевел дыхание и едва заметно кивнул.
— Да, мам, мы его похороним. Помнишь, возле дачи есть сосновый бор? Давай там…
— Хорошо. Тогда будем собираться, вызываем такси и поедем, только сначала нужно позавтракать.
— Не хочу.
— Нужно, Саш. Нам потребуются силы, сынок. Давай умываться и за стол.
Это был тяжелый день. Сашка держался изо всех сил, ведь настоящие мужчины не плачут, но, когда маленькая урна встала в ямку, вырытую у корней красивой сосны, он не выдержал.
— Мне жалко Шефа, мам…
Слезы текли без остановки. Они не уносили боль, тоску и не избавляли от ощущения потери, просто… небольшое облако заслонило солнце. Слабый, почти невидимый грибной дождь соединил небо и землю, бриллиантовой крошкой рассыпался по яркой майской траве.
— Радуга, — прошептал Саша. — Мам, смотри, там радуга. Наш Шеф ушел на небо по радуге.
— Да, сынок. Он ушел, но остался в нашей памяти.
Плотниковы возвращались домой уставшие и опустошенные. Водитель такси бросал настороженные взгляды на хмурых пассажиров, а потом прибавил звук на радио, желая разрядить тяжелую обстановку.
— Ма, мы потом с тобой еще кого-нибудь из приюта возьмем, — выпалил Сашка, выбираясь из машины. — Не сейчас, не скоро, но обязательно возьмем, хорошо?
— Хорошо, я не против.
Лина вошла в квартиру и села за стол. Есть не хотелось, говорить — тоже, только молчать или просто уснуть.
— Я поваляюсь немного, ладно? Ты как? Нормально? — покрасневшие от слез глаза сына внимательно сканировали маму. — Справишься без меня?
— Иди, поваляйся, я тоже отдохну, — блондинка ушла в спальню, на ходу включая телефон.
Звонки, сообщения…
«Как у вас дела? Как кот?» Бестужев написал четыре часа назад.
«Шефа больше нет» ответила Ангелина и снова отключила гаджет. Ей нужен хотя бы час покоя, чтобы перевести дух.
Сегодня был тяжелый день.
16
— Знаешь, а давай пиццу закажем! — Сашка вышел из своей комнаты и подошел к маме, которая уже несколько минут в глубокой задумчивости стояла у окна. — Я бы перекусил чего-нибудь…
Вот черт! Ангелина беззвучно застонала, вспомнив о том, что купленное ею мясо для котлет осталось лежать в багажнике машины Бестужева.
Память быстро выстроила ассоциативную цепочку «котлеты — мясо — Шеф». В носу снова засвербело, а глаза налились слезами.
— Плакать можно, — говорила она, впитывая поддерживающие объятия сына. — Можно, если хочется. Нужно дать себе время на горевание, только после этого можно жить дальше.
Блондинка смахнула с ресниц слезинку, повернулась к сыну и открыла приложение на телефоне.
— Давай закажем пиццу или суши, я не против. Выбирай на свой вкус.
Мясо… М-м-м… оно напомнило о себе, спустя сутки.
— Я не пойму, ты в свободное от работы время трупы перевозишь, что ли? — Бестужев сделал шумный вдох и поморщился. — Что за вонь?
— Никак нет, Иван Сергеевич, машина используется только для рабочих поездок, а что касается запаха, тут ничем не могу помочь: у меня после перенесенного ковида обоняние напрочь атрофировалось. Недавно жена обиделась, что я не оценил ее новые духи, а я вообще ничего не чувствую, представляете? Ни запаха борща с чесночными гренками, ни запаха шашлыка, ничего! — тарахтел обычно молчаливый водитель. — Если говорите, что пахнет в салоне, значит я загоню машину на химчистку, нет проблем.
Борщ, шашлык… В памяти Беса мелькали обрывки воспоминаний, которые никак не хотели складываться в картинку. Озарение пришло внезапно.
— Остановись на ближайшей парковке, нужно кое-что сделать, — скомандовал мужчина и зажал переносицу пальцами, закрывая глаза.
Последние несколько дней дались непросто, и дело было не в количестве решенных проблем, а в хаосе, который творился в душе. Одна серая мышка пробралась туда без спроса, без усилий взломала все пароли и устроила форменный кавардак. Надо бы навести порядок, но сброшенные ею ценности, ранее стоявшие на полках в определенной последовательности, перемешались. Какая-то часть потеряла привлекательность, а что-то и вовсе вызывало недоумение из серии «а это как сюда затесалось?».
— Открой багажник, — распоряжался Бестужев, выйдя из машины и стоя поодаль. Водитель щелкнул кнопкой в салоне, черная крышка медленно поползла вверх. Его предположения оправдались: пакет, забытый Линой, щедро источал невыносимое амбре. — Выброси его в контейнер, — он махнул рукой в сторону ближайших зеленых баков и вернулся в салон, оставив дверь открытой.
Весенний ветерок принес запах разогретой земли и травы, щедро сдобрив его липким сладковатым ароматом плавящегося асфальта. Рыкнув, Иван захлопнул дверь, откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.
Деревянный. Парень назвал его деревянным Буратино.
— Оловянный, деревянный, стеклянный, — пропищал внутренний голос. — Слова-исключения, пишутся с двумя «н».
Информация была безумно неуместной. Раздражающей. Слово царапало, разъедало, раздражало, как соль, попавшая на открытую рану.
Он говорил, как чувствовал. Это всего лишь кот, лохматое мяукающее тело на четырех лапах. Зачем сидеть в коридоре и ждать, когда можно было уехать домой и отслеживать ситуацию по телефону? Поступок мышки и ее парня был глупым и нерациональным, да, а он — не Буратино, а человек, который всегда ценил свое время.
Он ценил время, а Наталья — его.
Иван Бестужев — джек-пот, который она умудрилась сорвать в этой жизни. Умный, харизматичный до безумия, красивый до потери пульса, состоятельный интеллектуал, от присутствия которого текли все самки в округе.
— Надо что-то делать, — Наталья сжимала телефон, вспоминая картинку, представшую перед глазами.
Взгляд ревнивой женщины отметил нюансы происходящего: мужская рука на спине старой серой мыши не давила, а грела и гладила, поддерживала, служила опорой. Синие глаза мужа потемнели от возбуждения, но было и то, что напугало Наталью до дрожи в коленях, до сорванного голоса. В глазах Ивана светилась нежность, а еще — любопытство и удивление. Шок. Адский коктейль, которому она ничего не могла противопоставить. Он, как большой кот, доверчиво подставил свое лицо под руки блондинки, довольно жмурился от прикосновений, непривычно мягко отвечал на поцелуй.
Тот, который предпочитал держать окружающих на расстоянии вытянутой руки, подпустил невзрачную блондинку слишком близко.
Ее семейная жизнь с Бестужевым была ровной и спокойной: муж пропадал на работе, она целыми днями сидела дома и страдала от безделья. Сын вырос и давно жил своей жизнью, шопинг и салоны красоты надоели Наталье слишком быстро: в гардеробной давно не хватало свободного места, а все части тела уже прошли через руки хирурга и косметолога.
Чтобы хоть как-то взбодриться, она периодически устраивала мужу сцены ревности, которые, — если верить гуру от психологии — освежали чувства супругов. Сцены были громкими, эмоциональными, на разрыв, а примиряющий секс — такой же головокружительный и жаркий.