Она читала дальше:
…Я думал, что Испания — жаркая страна, но холод здесь стоит лютый, а в окнах дома нет стекол, как и в большинстве здешних домов. На востоке мы видим снег на горах, которые они называют «сьеррас»…
Нужно будет послать ему теплой шерстяной одежды: белье, возможно, и чулки. Бедняжка. А ведь люди говорят о невыносимой жаре Испании.
…Армия приходит в себя после некоторой неудачи. Осада Бургоса провалилась, и наши войска отступили в некотором беспорядке, теряя людей от холода и голода во время долгого марша обратно на зимние квартиры. Это случилось еще до моего прибытия…
Она читала об этом отступлении в газетах. Маркиз Веллингтон одержал несколько побед в прошлом году, но в итоге, казалось, вернулся к тому, с чего начал. Она засомневалась, так ли уж хорош этот полководец, каким его выставляли.
…Люди здесь остро нуждаются в духовном наставлении. Можно было бы подумать, что битва напомнит им о близости рая и ада, заставит их задуматься о своем положении и обратиться к Богу, но, похоже, это так не работает. Мало кто из них желает посещать службы. Многие проводят время, пьянствуя, проигрывая свое жалованье и, прости меня, дорогая, предаваясь разврату. Так что работы у меня здесь хватает! Но в основном я говорю им, что я их капеллан и всегда готов помолиться с ними, если им это понадобится…
Это было что-то новое, почувствовала Элси. Кенелм всегда был привязан к обрядовой стороне христианства. Он придавал огромное значение облачениям, драгоценным сосудам и процессиям. Молитва с людьми в беде до сих пор не была для него в приоритете. Армия уже расширяла его духовный кругозор.
…Теперь, когда я обустроился, я счел своим долгом нанести визит Веллингтону. Его штаб-квартира находится в деревне под названием Фрейнеда, в некотором отдалении отсюда, но я не стал требовать для себя армейскую лошадь. Деревня ужасающе ветхая и грязная. К своему огорчению, я заметил присутствие нескольких молодых женщин определенного сорта, надеюсь ты пропустишь это предложение, когда будешь читать письмо детям.
Наш главнокомандующий занимает дом рядом с церковью. Это лучший дом в этом месте, что, впрочем, не говорит о многом, всего несколько комнат над конюшней. Его отец был графом Морнингтоном, и он вырос в замке Данган, так что для него это, должно быть, существенная перемена!
Когда я прибыл, я поговорил с адъютантом и узнал, что Веллингтон на охоте. Полагаю, ему нужно чем-то заниматься, когда нет сражений. Адъютант был довольно высокомерен и сказал, что не уверен, найдется ли у генерала время меня принять. Разумеется, у меня не было иного выбора, кроме как ждать.
И пока я ждал, угадай, кого я встретил. Генри, графа Ширинга! Он худ, но выглядит бодро. На самом деле, я бы сказал, он здесь в своей стихии. Он был прикомандирован к штабу, поэтому тесно работает с Веллингтоном. Они ровесники и познакомились еще в 1786 году, будучи студентами Королевской школы верховой езды в Анже…
И у этих двоих было еще кое-что общее, подумала Элси. Генри больше интересовался армией, чем своей женой, и, если верить слухам, Веллингтон был таким же.
…Я вспомнил о горе олдермена Хорнбима и упомянул, что Джо Хорнбим и Сэнди Драммонд пошли в армию добровольцами из патриотических чувств, и Генри это заинтересовало. Я сказал ему, что это два способных молодых человека из Кингсбриджской гимназии и что из них могут выйти офицеры, и Генри ответил, что присмотрит за ними. Так что, пожалуйста, передай Хорнбиму, что я сделал все возможное, чтобы проложить его внуку путь в офицеры…
Элси непременно передаст это Хорнбиму. Это было не особенно утешительно, но, по крайней мере, он будет знать, что в Испании за его внуком присматривают двое земляков из Кингсбриджа.
…Наконец появился Веллингтон, в небесно-голубом сюртуке и черной накидке, что, как я позже узнал, было формой Солсберийского охотничьего клуба. Я сразу понял, почему его называют «Старый Носач». У него грандиозный «клюв» с высокой переносицей и длинным кончиком. В остальном он красивый мужчина, чуть выше среднего роста, с вьющимися волосами, зачесанными вперед, чтобы скрыть намечающиеся залысины.
Генри представил меня, и Веллингтон несколько минут говорил со мной, стоя у своей лошади. Он расспросил меня о моей карьере в Оксфорде и Кингсбридже и сказал, что рад меня видеть. Он не пригласил меня в дом, но я был весьма доволен, что так много людей видели, как он проявил ко мне интерес. Он был любезен и держался просто, хотя что-то подсказывало мне, что я не хотел бы оказаться в положении человека, вызвавшего его недовольство. «Железный кулак в бархатной перчатке». Такова была моя первая инстинктивная мысль…
Элси порадовалась за Кенелма. Она знала, как он ценит подобные вещи. Разговор с главнокомандующим на глазах у множества людей сделает его счастливым на несколько месяцев. Это была безобидная слабость, и она научилась относиться к ней терпимо.
…На этом я закончу и позабочусь, чтобы это письмо попало на еженедельный пакетбот из Лиссабона в Англию. Мое письмо отправится вместе с депешами Веллингтона и множеством других писем домой к родным и близким. Я часто думаю о детях — пожалуйста, передай им мою любовь. И вряд ли нужно говорить, что я питаю самые нежные чувства уважения и любви к тебе, моя дорогая жена.
Твой преданный муж,
Кенелм Маккинтош»
Она отложила письмо и некоторое время думала, затем перечитала его снова. Она заметила, что в последнем абзаце он трижды упомянул слово «любовь». Это было примерно столько же раз, сколько он произносил это слово за восемнадцать лет их брака.
Через минуту-другую она позвала всех детей в гостиную.
— У нас письмо от вашего отца, — сказала она им, и все ахнули и охнули. — Садитесь тихо, — сказала она, — и я вам его прочту.
*
Мэр Фишвик созвал экстренное заседание городского совета, чтобы обсудить вспышку луддизма. Спейд знал о случившемся больше, чем кто-либо другой, но ему приходилось скрывать это. Он решил присутствовать, но говорить мало или вовсе ничего не говорить. Он мог бы и не приходить, но это выглядело бы подозрительно.
Заседания совета, состоявшего из всех олдерменов, обычно проходили оживленно. Хорошо одетые и уверенные в себе мужчины с уверенностью принимали решения по управлению городскими делами, угощаясь хересом из графина, стоявшего посреди древнего стола. Они считали своим правом управлять Кингсбриджем и полагали, что справляются с этим весьма неплохо.
Сегодня они были не так самодовольны, подумал Спейд. Настроение было подавленным. Они выглядели напуганными.
Фишвик обрисовал причины.
— После нападения на фабрику Мозеса Крокетта еще три заведения стали мишенью этих злодеев, — сказал он. — Фабрика Пиггери олдермена Хорнбима, Старая фабрика олдермена Барроуфилда и моя собственная фабрика. Во всех случаях были повреждены станки, устроены поджоги, а на стене крупными заглавными буквами красной краской было написано имя «НЕД ЛУДД». И подобные инциденты произошли в соседних городах.
— Мы думаем, этот человек перебрался сюда с севера? — спросил Хорнбим.
— Я не думаю, что он вообще существует, — сказал Фишвик. — Нед Лудд, вероятно, мифический персонаж, вроде Робина Гуда. Эти злодеяния, по моему мнению, не организуются каким-то центральным лицом. Это просто случай, когда недовольные подражают другим недовольным.
— Мне посчастливилось пока избежать подобных неприятностей, — сказал Руп Андервуд.
Рупу, как и Эймосу, было за сорок. Его светлый чуб уже седел, но он все еще по привычке отбрасывал волосы со лба. Вероятно, он и дальше будет избегать вандализма, подумал Спейд. Процессы производства шелковых лент были те же, что и для шерстяной ткани — прядение, крашение и ткачество, но это было специализированное предприятие с небольшим числом работников.
— Я должен спросить, — продолжил Руп, — охранялись ли фабрики, подвергшиеся этим нападениям?