Буксир ловко развернул шхуну и пристроил её к стенке. Этот участок бесконечной вереницы причалов назывался Coffee-House Slip. Это был специализированный причал, вокруг которого сосредоточилась вся кофейная торговля Нью-Йорка. Ставить шхуну в другом месте не имело смысла. Кроме того, из-за межсезонья места у стенки было достаточно.
Солано не мог налюбоваться видами. Как нарочно, корабль пришвартовался прямо в створе знаменитой Уолл-стрит. Она тянулась от самых кофейных причалов и упиралась где-то там, вдалеке, в шпиль церкви на Бродвее.
Едва они пришвартовались и спустили трап, как на борт тут же, без малейшего промедления поднялся таможенный офицер во главе небольшой команды подчинённых.
Офицер, щеголеватый мужчина с узким лицом и в идеально выглаженной форме, щёлкнул каблуками и коротко и сухо представился:
— Мистер Арчибальд Финч, старший инспектор портовой таможни. Добро пожаловать в Нью-Йорк. Будьте добры, предъявите судовые документы, манифест на груз и справку о прохождении карантина.
Капитан Ван Люберс, который всё заранее подготовил, молча вручил ему судовую роль, коносаменты и заветную бумагу с печатью врача. Финч бегло, но внимательно изучил каждый лист, сверяя названия, вес и маркировку груза.
— Четыре тысячи пятьсот мешков бразильского кофе «сантос», распределённых по владельцам, — пробормотал он себе под нос, пробегая глазами по строчкам. — Что? — его палец упёрся в последнюю строку манифеста. — Тонна каучука-сырца — личный груз судовладельца? Что за новшество?
Солано, стоявший рядом, попытался объяснить, что это его материалы для научных опытов, но Финч резко поднял руку, останавливая его.
— Мистер Дебс, в моей юрисдикции понятие «личный груз» распространяется на одежду, книги и личные вещи пассажиров. Два-три десятка бутылок алкоголя я бы тоже проигнорировал. Но тонна товара, независимо от заявленных целей, подлежит обложению пошлиной. Всё, что находится на борту коммерческого судна и не является личными вещами экипажа, является предметом импорта. Мои люди приступят к досмотру.
По его жесту надзиратели, крепко знавшие своё дело, бросились в трюмы. Они работали быстро и профессионально. Груз был уложен «под бимсы» — почти до самых потолочных балок, что сильно затрудняло доступ вглубь трюма. Но таможенники не смущались. Они, словно кроты, принялись растаскивать верхние мешки, протискиваясь в образовавшиеся щели в поисках спрятанных ящиков с контрабандой. Осмотр был тщательным и бесцеремонным.
Через час один из надзирателей, запыхавшийся и перепачканный кофейной пылью, вполголоса отчитался о результатах работы перед Финчем. Тот кивнул и с натянутой улыбкой повернулся к капитану и Солано.
— Итак, груз соответствует заявленному. Что упрощает нам всем жизнь. Теперь к вопросу о сборах. Кофе, согласно тарифному акту тридцать второго года, находится в списке беспошлинных товаров. К вашему удовольствию, — с некоторым сарказмом прокомментировал таможенник. — Однако с него в любом случае взимается сбор на содержание маяков и навигационных знаков — два цента с тонны. Ну а каучук-сырец облагается пошлиной в размере пятнадцати процентов от оценочной стоимости. Это составит для вас тридцать долларов. Ну и, разумеется, стандартный портовый сбор за швартовку, исходя из тоннажа вашего судна. Его вы оплачиваете сразу.
— Сколько с нас всего? — спросил Солано.
Таможенник, даже не прибегая к записям на бумаге, в уме подсчитал итог:
— Портовый сбор — двадцать два доллара тридцать пять центов, маячный сбор — девять долларов. Плюс тридцать за каучук. Итого к оплате — шестьдесят один доллар тридцать пять центов.
Солано кивнул и высыпал на лакированную крышку штурманского столика несколько горстей монет.
— Долларов нет. Примете боливийские песо? Или, может быть, соверены?
Инспектор поморщился, словно почувствовал неприятный запах.
— С этими песо, сеньор, я иметь дело не буду. Принимаю к оплате доллары США, испанские или мексиканские монеты, — он взял золотую монету, — ну и, разумеется, британское золото. Ваша сумма…
Он на мгновение задумался, шевеля губами. Потом сплюнул и проворчал что-то вроде: «Чёртовы лайми с их идиотской системой».
Понять таможенника было очень просто. Он попытался мысленно перевести общую сумму в гинеи, шиллинги и пенсы, запутался, выругался и начал заново, уже на бумаге.
— Так-с… — проворчал он, выводя пером цифры. — Шестьдесят один доллар и тридцать пять центов. Курс — четыре доллара восемьдесят шесть центов за фунт. Значит… — Он разделил 6135 на 486. Получилось 1262 с дробью. — Чёрт возьми, не делится ровно. Двенадцать целых и шестьдесят две сотых фунта с мелочью. Значит, мне нужно принять от вас тринадцать соверенов и дать сдачу.
Солано с восторгом наблюдал за его мучениями и вспоминал механические «слайд-аддеры», которые были очень популярны до появления дешёвых японских калькуляторов.
«Надо срочно запатентовать, — подумал он. — Я на одних таможенниках сколочу состояние!»
— Тринадцать умножить на четыре восемьдесят шесть… — тем временем продолжал бормотать инспектор. — Шестьдесят три доллара и восемнадцать центов. Так! Значит, я должен вам сдачу… один доллар и восемьдесят три цента.
— Мистер Финч, не стоит утруждаться. Оставьте их себе, — улыбнулся Солано, довольный свежей прогрессорской идеей. — Выпейте за наше здоровье вместе с парнями.
Надменная сухость инспектора мгновенно испарилась, уступив место дружелюбной улыбке.
— Вы очень любезны, мистер Дебс. Так мы и сделаем!
Он аккуратно выписал квитанцию о приёме платежа, поставил дату и каллиграфическим почерком подписал: «Арчибальд Финч, старший инспектор».
— На этом наши формальности завершены. Можете разгружаться. Добро пожаловать в Нью-Йорк.
Оставив капитана отгонять назойливых грузчиков, Солано, наконец, ступил на землю Соединённых Штатов. Разумеется, ничего подобного он не видел ни в Рио, ни в Кальяо. Глухая стена домов и складов образовывала сплошной пояс с прорезями улиц, выходящих на Саут-стрит — именно так называлась вся эта бесконечная вереница причалов.
Движение повсюду было интенсивным и приходилось внимательно смотреть по сторонам, чтобы не попасть под лошадь. Да и за своими карманами тоже стоило приглядывать, ибо количество подозрительных личностей в порту впечатляло. Солано сопровождали Рамон и Фелипе, которые были ошеломлены происходящим ещё больше, чем хозяин.
— Сеньор, посмотрите, какая огромная карета, — Рамон указал на ярко раскрашенный омнибус с надписью «Саут-Ферри — Бродвей — Сити-Холл». (2)
Общественный транспорт — истинный признак цивилизации. За последний год Солано повидал немало транспортных средств, но рейсовый транспорт с фиксированным тарифом видел впервые. Тем не менее от идеи прокатиться на прото-автобусе он отказался. Ему не нужно было покидать порт. Офис Мозеса Тейлора находился по адресу Саут-стрит, 44 — примерно в пятнадцати домах от того места, где стоял их корабль.
«Sugar House» ещё на подходе выдавал себя стойким ароматом сахара и карамели, витавшим в воздухе по мере приближения к нему. Пятиэтажное здание служило одновременно складом, офисом и фабрикой, на которой (как впоследствии узнал Солано) осветляли сахар.
Кабинет босса располагался на втором этаже. А на первом суетились грузчики и клерки, взвешивая товар и загружая телеги покупателей. Старший управляющий был первым откровенно толстым человеком, которого Солано здесь увидел. Кожаный фартук прикрывал от мусора его отменный сюртук.
— К мистеру Тейлору? По какому делу? — не слишком дружелюбно отреагировал он на посетителей.
— У меня груз кофе из Рио и личное послание мистеру Тейлору от посла Уолтера Хантера, — улыбнулся Солано.
Ключевые слова сделали своё дело, и управляющий становится любезнее. Ознакомившись с документами и повертев в руке письмо от посла, он произнёс.