Был и некий Рубикон.
— Сегодня я беременна на день дольше, — сказала тихо, боясь спугнуть удачу, светясь ослепительным внутренним светом от которого хотелось зажмуриться.
— Логично, — я иронично фыркнул и обнял жену, всё-таки прикрыв глаза и восхваляя все силы небесные, ведь сколько не ёрничай, отлично понимал, о чём она. Сегодня её самая длительная беременность.
На мой день рождения она милостиво разрешила мне пожарить себе стейк во дворе и там же его сожрать, почистить зубы, помыться под ледяной водой из шланга, переодеться и (так уж и быть) вернуться. От одного вида мяса её выворачивало наизнанку на протяжении всей беременности, так что жест я оценил. А ещё, как любящая жена, она подарила мне клетчатую фланелевую рубашку с баночкой нитроглицерина в нагрудном кармашке и научила Пелагейку ходить за мной по пятам с совком и щёткой, подметая воображаемый песок. Тогда я осознал в полной мере, что, если её не станет раньше меня, закроюсь в этом доме по примеру Майера.
Тем временем миновал первый триместр, тошнота постепенно начала отпускать, но начались боли.
— Нет повода для волнения, — увещевал врач, пятый по счёту. — Анализы в порядке, небольшая анемия, что тоже норма, скрининг отличный. Расслабьтесь, наслаждайтесь!
«Охереть ты умник!» — чуть не брякнул вслух.
— Полежал бы с моё в больницах, посмотрела бы на него… — бурчала Машка в лифте, держась за ещё плоский живот.
— Может, психосоматика? — задал, как мне казалось, резонный вопрос, но, по одному лишь взгляду жены понял, что рот свой открыл напрасно.
И начал молча ухаживать. Постельный режим преобладал, дети, дом, работа — на мне. Я не знаю, как я выжил, но тогда даже подумать об этом было некогда.
Начал расти живот, началось слабое шевеление внутри него, которое ощущала пока только она, я же догадывался по её слабой улыбке и слезам на глазах. Шевелятся, значит, живые. Как минимум один.
Но, настало и моё время. Мгновение, когда я почувствовал под ладонью пинок, навсегда останется в моей памяти как одно из самых охеренных в жизни. Что бы дальше не случилось.
Думал, когда придёт время везти её в больницу, когда передам её в руки специалистов, смогу немного выдохнуть. Наивный… я обгрыз ногти на пальцах рук, но, обгрыз бы и на ногах, если бы мог дотянуться не повредив спину.
Когда она позвонила, затаили дыхание даже дети и тёща. От последней у меня мозги разрываются через две минуты в одном помещении, о чём она никогда не узнает по многим причинам. И одна из них — она единственная женщина в моём окружении, называющая меня «Мишенька». А чё? Все любят, когда их гладят по шёрстке.
— Я всё, — сказала Маша вяло. — Вы…
— Мы в порядке, милая! — взволнованно запричитала тёща, а я поджал губы, сдерживая рвущийся смешок. — Как ты?!
— Вы… — вновь попробовала выговорить жена, но быстро сдалась, брякнув: — Сос.
— Выпотрошили, — подсказал охотно.
Тёща закатила глаза, мама хохотнула, а Маша облегчённо выдохнула.
— Сколько? — спрашиваю предательски дрогнувшим голосом.
— Все твои, — подленько фыркает жена в трубку.
— Блин! — начинаю раздражаться и хмуриться. — Мне к роддому телегу с соломой подогнать?! Сколько детей, Маша?! Сколько кресел надо?!
— Отстань, — ответила апатично. — Устала.
И повесила трубку.
— Коза, — прошипел сквозь зубы и промаялся ещё с неделю, пока их не выписали.
Вера, Надежда, Любовь. Ну, это я предложил, потому что символично, но был высмеян. Так что, Ярослава, Таисия и София (хоть тут продавил). Пилотками обложился по полной программе, от счастья своего окончательно кукухой поехал, вышел ночью на балкон с бутылкой шампанского в руке, и заорал, сорвав голос, перейдя на рык:
— Я победи-и-те-е-ль! Победитель! — и демонстративно откупорил бутылку, с хлопком, заливая себя и мрамор под ногами.
Вот только медали на шею не хватает. За трезвость. За Соломатинской, что ли, слазить?
Завыла соседская овчарка, чей голос я слышал впервые, а подкравшаяся со спины жена рявкнула вполголоса:
— Ты — придурок! Если проснётся хоть один, ты пожалеешь, что родился!
— Я победитель! — повторил взбудораженным шёпотом, развернувшись к ней.
Не выдержала и улыбнулась, прильнув к моей груди, обхватывая, словно я плюшевый, прижимаясь так тесно, что стало трудно дышать.
— Елисеев уже начал стройку в деревне? — спрашивает туманно, немного ослабляя захват аккурат в тот момент, когда у меня по всем признакам начала развиваться гипоксия.
— Нет, но готовится, — отвечаю, гадая, с чего вдруг такой вопрос. — Косов на него наседает, страсть как хочет поиметь свою дачку среди сливок нашего города. Лично мне пофиг, достаточно того, что он отвалил от тебя.
— Он отвалил, потому что беременная я была похожа на баржу, — отвечает жена со смешком.
Тактично помалкиваю.
На самом деле, пришлось поговорить с мужиком на его языке. Один батин дружок, плюс несколько его ребят, плюс кочерга из дома, который он так хотел… прикипел я к ней, в ладони лежит почти так же удачно, как грудь моей королевы.
Впрочем, в чём-то она права. К тому моменту, как его выписали из больницы, она изрядно покруглела. Очень сильно, если по чести. К концу срока я с трудом мог обхватить её двумя руками и слегка сдрейфил вообразив, что до конца своих дней буду перегибаться через её живот в попытке поцеловать.
— Комнат тут маловато… — продолжает жена мутить воду. Ухмыляюсь, жду продолжения. — Ценник сейчас на пике, но скоро рухнет…
— А как же любовь? — хмыкаю иронично.
Она отстраняется и смотрит на меня, как на идиота, отвечая язвительно:
— Это всего лишь дом, — и добавляет ворчливо: — Тут даже приведений нет…
Конец