До этого момента.
– Лил. – Мой дедушка по отцовской линии поприветствовал мою бабушку по материнской линии кивком головы, как только она открыла дверь.
– Дэвис, – ответила Лилиан. – Я бы пригласила тебя войти, но в доме сейчас беспорядок. Сам понимаешь.
– Конечно!
В любой другой ситуации меня, возможно, впечатлило бы, как они смогли превратить такой простой разговор в тонкую игру за власть. Но тогда я была слишком занята тем, что искала в лице своего деда хоть какое-то сходство, пусть даже мимолетное, с моим.
– Я принесу тебе бумаги, – сказала Лилиан и ушла, оставив меня наедине с главой семейства Эймсов.
– Бумаги? – переспросила я. Как по мне, это был довольно вежливый и нейтральный вопрос. Не объявлять же ему, что его сын заделал ребенка семнадцатилетней девушке.
– Бумаги по оценке стоимости, – уточнил Дэвис. – Этого чертова жемчуга. Страховая компания подняла шум из-за моих цифр.
– Значит, вы попросили Лилиан предоставить свои? – Я была под впечатлением. Он увел ценную семейную реликвию прямо у Лилиан из-под носа, проворонил ее и не моргнув глазом позвонил бабушке и попросил предоставить подтверждение ее стоимости.
У этого человека были стальные яйца.
– У вас ведь сегодня вроде бы вечеринка? – внезапно спросил Дэвис. – Что-то, связанное с Балом. Кэмпбелл болтала об этом всю неделю.
Его слова могли показаться резкими, но тон, которым он говорил о Кэмпбелл, был полон нежности. Мне стало интересно, знал ли он – или хотя бы подозревал, – что я тоже его внучка.
– А ты не из тех, кто много болтает? – заметил Дэвис в ответ на мое молчание.
Я брякнула первое, что пришло в голову:
– Довольно сексистское заявление.
Он моргнул.
– Вряд ли бы вы назвали своих внуков болтунами, – уточнила я.
Дэвис Эймс посчитал это весьма забавным.
– Уокер за несколько месяцев не сказал мне и пары слов. А Бун только и знает, что болтать про «Звездные войны».
Когда он говорил о мальчиках, в его голосе уже не было той нежности, но меня это все равно задело за живое. Кэмпбелл. Уокер. Бун.
И я.
– Вот, пожалуйста. – Лилиан появилась в прихожей и протянула Дэвису папку. – Я сделала копии, но это оригиналы. Постарайся не потерять их.
Как он потерял ее ожерелье.
– Сойер, – сказала Лилиан, явно довольная колкостью, – по-моему, тебе уже пора готовиться к сегодняшнему вечеру. Твой… наряд висит в шкафу.
Дэвис Эймс задержал на ней пристальный взгляд еще на мгновение, затем повернулся ко мне.
– Собираешься сегодня произвести фурор? – спросил он.
Я твоя внучка. Твой сын – мой отец.
Вслух я решила ответить на его вопрос:
– Можно и так сказать.
Глава 47
– Ты же не серьезно?
Я повернулась к Лили. Она стояла на пороге моей комнаты. На ее лице застыло выражение глубокого шока, словно я объявила, что вступила в секту, члены которой не признают одежду и ходят в чем мать родила.
– Тебе нравится? – спросила я, прекрасно зная, что ответ будет отрицательным.
– Ты не можешь надеть это на Ночь казино!
Это был самый продолжительный разговор, который состоялся у нас после рождественской вечеринки в загородном клубе. Честно говоря, даже не знаю, она меня бойкотировала или я ее.
– Ты пытаешься нарваться на скандал? – спросила Лили.
– Это всего лишь смокинг, а не объявление войны, – ответила я. Но кузина явно считала иначе. – И кроме того, Лилиан одобрила его.
– Мим никогда бы…
– Она заказала его специально для меня, – добавила я, и это заставило Лили замолчать, по крайней мере, на время. При обычных обстоятельствах бабушка, вероятно, была бы потрясена не меньше Лили, но после визита мамы Лилиан немного ослабила вожжи.
Она хотела, чтобы я была счастлива здесь.
– Сэди-Грэйс сказала мне, что ты попросила прядь волос ее отца. – Кузина вновь обрела голос, но не стала возвращаться к теме моего наряда. Бабушка была главным козырем, и Лили это знала. – Есть ли хоть кто-то в нашем ближайшем окружении, кого ты не собираешься смешивать с грязью?
Я не говорила Лили о беседе с женой сенатора. Как и о том, что мама подтвердила слова Шарлотты Эймс. Кузина все еще считала, что я проверяю мужчин, чьи лица были обведены на снимке, готовясь разрушить их жизни.
И точно так же она считала, что я стремлюсь встать между ней и ее единственной настоящей любовью.
– Между мной и Уокером ничего не было. – Для Лили само упоминание его имени было как пощечина, но я никогда не отвечала злом на зло. – Пусть люди говорят что хотят, неважно, что ты слышала: ничего не было.
– Мы не будем говорить об этом. – Лили произнесла это удивительно спокойно для человека, чьи темные карие глаза обещали мне скорую кровавую расправу.
Сомневаясь, что она мне поверит, я предприняла последнюю попытку:
– Лили, твой бывший парень меня совершенно не интересует.
– Я нахожу это столь же маловероятным, как и то, что у тебя вдруг пробудилось чувство приличия.
То, что кузина смогла превратить фразу о приличиях в оскорбление, говорило о том, что Лили дошла до ручки. И это стало последней – самой последней – каплей.
– Уокер – мой брат, – сказала я, надеясь, что это охладит ее пыл.
Она открыла было рот, чтобы ответить, но затем моргнула. И еще раз. И произнесла самые неподобающие для леди слова, которые я когда-либо слышала. Это было очень выразительно и очень творчески (не говоря уже об анатомически невозможном).
– Оказывается, ты умеешь ругаться как сапожник, – сказала я, находясь под впечатлением. – Кто бы мог подумать?
– Сойер Энн Тафт! – Лили обратилась к нашей бабушке, ее матери и целому поколению южанок до них. – Не могла бы ты повторить то, что сказала до этого?
Я не смогла удержаться.
– О разнообразии твоих выражений?
– Сойер!
Я почувствовала, как что-то сжалось в животе и сплелось в тугой узел. Я скучала по ней, пусть и не хотела признавать это.
Мне ее не хватало.
– Я узнала об этом на рождественской вечеринке, – призналась я, и хотя была не из тех, кто обычно говорит или двигается тихо, в этот момент голос звучал не громче шепота. – Жена сенатора проговорилась, когда застала нас с Уокером под омелой. Ничего не было. Ничего не могло быть, но она в это не поверила.
«И ты тоже», – мысленно добавила я, но какая уже разница.
– Я спросила маму, и она подтвердила, – продолжила я, сглотнув огромный ком в горле. – Она залетела от Стерлинга Эймса.
– Сенатор – твой отец.
Лили, казалось, с трудом переваривала услышанное. Она рассказывала себе историю о том вечере – обо мне. Если бы в детстве она была помешана на телесериалах, эта история могла бы принять еще более причудливый оборот. Кузина явно не ожидала ничего подобного.
– Сенатор – мой отец, – повторила я, – и поскольку я не большая поклонница инцеста…
– Прекрати! – Лили даже зажала уши руками. – Просто… можешь остановиться на этом.
Я подождала, пока она опустит руки.
– Я никогда не представляла угрозы, Лили. Я никогда не была твоей соперницей. Для Уокера всегда была и есть только ты.
– Я не хочу говорить об Уокере, – сказала она, вздернув подбородок.
Боже упаси перечить ей сейчас.
– Теперь все хорошо? – спросила я.
– Хорошо? – скептически повторила Лили. – Ты не можешь вот так просто взять и сказать мне что-то подобное и…
– И ждать, что ты будешь жить как обычно?
До сих пор именно это я и пыталась делать. И мне это даже в какой-то степени удавалось, пока я не увидела Дэвиса Эймса.
– Ты что-нибудь сказала сенатору? – спросила Лили. – Ты собираешься ему говорить?
Я не знала. Я не знала, хочу ли открыто поговорить с человеком, ответственным за половину моей ДНК. Я не знала, хочу ли рассказать все Уокеру или…