Поднимаюсь с лавки, обхожу ближайший дом по кругу в поисках адреса. Улица Павлова. Я знаю, где это. Теперь осталось дозвониться до Нади.
— Ну что, пропажа, ты где? — отзывается подруга, голос напряжённый.
— Вадим искал меня?
— Конечно. Всех на уши поднял, думал, ты в больнице.
— Я сбежала, Надь. Можно я воспользуюсь твоей помощью? — голос дрожит.
— Спрашиваешь ещё. Нужно, — фыркает моя спасительница.
— Только я боюсь к тебе приезжать. Воронцов же знает, куда я могу податься.
— Давай подумаем. Я хотела отправить тебя к бабушке, за город. Поедешь? Туда Вадим точно не сунется, он будет тебя искать у родни или у меня, максимум у кого-то из персонала клиники. Так далеко он не заглянет.
— Х-хорошо. А твоя бабушка не будет против? — мне совсем не хочется кого-то стеснять. Тем более чужого человека.
— Она будет только рада, готовься слушать невероятные истории из жизни, — хохочет Надя, а потом становится серьёзной. — Так. Давай я сейчас соберусь быстренько и подъеду. Посмотри по карте ближайшее кафе, погрейся там. Скоро буду.
Оказывается, ничего ближе бургерной тут нет. Сто лет не ела ничего такого. Старалась придерживаться правильного питания. И Вадима приучила. Но сегодня такой день, когда можно всё. Заказываю себе бургер, который обещают приготовить за десять минут, и колу. Скидываю Наде адрес.
Посетителей тут немного: у окна сидит влюблённая парочка, лениво ковыряющая картошку фри, ближе к кассе подросток с наушниками, уткнувшийся в телефон. Я выбираю столик в самом углу, где свет падает мягко, а тени создают ощущение укрытия. За окнами уже совсем темно, и фонари размыто отражаются в стекле. Полумрак в зале действует успокаивающе, будто я действительно скрылась от всего мира. Сюда Вадиму в голову не придёт заглянуть, это же спонсоры повышенного холестерина, инфарктов и инсультов.
Когда приносят мой бургер, мне кажется, что это пища богов. Тёплый запах свежей булочки, поджаренной котлеты, расплавленного сыра и маринованных огурчиков накрывает с головой. Слюна течёт непроизвольно. Первый укус, и я словно возвращаюсь в детство, когда еда была простой радостью. Я такая голодная, оказывается, что уплетаю бургер и картошку за считанные минуты, даже не заметив, как кола приятно обжигает горло пузырьками.
Откинувшись на спинку, глажу живот. Он ещё совсем плоский и останется таким долго, но мне нравится думать, что так я становлюсь ближе с моим ребёнком.
— Фух, мать, я тебя еле разглядела, — чмокает в щёку Надя. — Поедем сразу или я тоже перекушу?
— Я подожду тебя, если ты голодная. Нам сколько примерно ехать?
— Мне, пожалуйста, то же самое, что было у девушки, — сообщает Надя официанту и поворачивается ко мне. — Где-то часа два. Если будут пробки, то и все три.
— Блин. Ты успеешь вернуться завтра на работу?
— Встану пораньше, не впервой.
Я наблюдаю, как она с аппетитом уплетает бургер. Удивительно, как легко с ней становится дышать, будто вся тяжесть последних часов делится пополам. Мы смеёмся над какой-то ерундой, спорим, кто будет оплачивать счёт, и, конечно же, я проигрываю.
На улице встречает резкий холод и запах бензина. Порыв ветра подхватывает волосы, и я поёживаюсь, сильнее запахиваясь в пальто. Вечер тихий, непривычно спокойный. Стоит нам только подойти к авто, как машина напротив вдруг включает дальний свет и ослепляет нас.
Я рефлекторно закрываю глаза рукой. В голове вспыхивает одна мысль — «Он нашёл меня».
— Надь?..
— Давай быстро в машину, — резко говорит она, толкая меня к двери.
Её решительность немного успокаивает, но пальцы дрожат так, что я едва справляюсь с замком. Свет всё ещё бьёт в лицо, и я чувствую себя уязвимо.
Глава 11 Карина
Сижу в машине, сотрясаясь крупной дрожью. Вижу только силуэты Нади и Вадима, они стоят в свете фар, словно две фигуры на ринге. Она что-то эмоционально ему высказывает, размахивая руками так, что её пальцы едва не касаются его плеч. Вадим стоит неподвижно, лишь чуть склоняет голову вперёд, как зверь, готовый прыгнуть. Я знаю: ему ничего не стоит просто сдвинуть её в сторону, рывком открыть дверь и вытащить меня наружу.
Но он этого не делает. И это ещё страшнее. Внутри нарастает липкое ощущение, что его сдерживает не жалость, а расчет. Представляю, насколько он сейчас зол. Настолько, что воздух между ними словно искрит.
Не хочу даже разговаривать с ним. Я свой выбор сделала. Если он его не поддерживает, значит, он автоматически против меня. А мне нужны рядом только те, кто на моей стороне, кто поможет выдержать это.
Уже сейчас понимаю: спокойной моя беременность не будет. Но в моих силах хотя бы оградить себя физически от человека, который угрожает моему ментальному здоровью.
В какой-то момент Надя резко разворачивается, садится за руль и с силой хлопает дверью. Ключ в замке зажигания щёлкает громко. Двигатель гулко рычит, и она давит на газ.
— Ты что! — вскрикиваю, испугавшись резкого толчка, и закрываю лицо руками.
— Спокойно, жив твой Воронцов, — огрызается она. — Что ему будет, гаду такому. Отскочил в сторону.
Я оглядываюсь через заднее стекло и ловлю его взгляд. Бешеный. Прожигающий насквозь. Словно обещание — это ещё не конец. От этого взгляда мороз бежит по коже. Боже, я как будто в Санта-Барбаре. Со стороны, наверное, захватывающе наблюдать, почти сериал. Но в жизни переживать такое я бы не пожелала никому.
Когда его силуэт исчезает за поворотом, мышцы всё равно не отпускает. Сижу, держа спину прямо, будто прут заглотила. Ни прижаться к сиденью, ни расслабиться не могу. Всё тело как камень.
— Карин, всё, он за нами не поедет, — уверенно говорит Надя, бросая быстрый взгляд на дорогу, потом на меня. — Я тебе обещаю. Давай, успокаивайся, ладно?
— Что ты ему сказала? — мой голос хриплый, сухой.
— Пообещала вызвать полицию, если он не оставит тебя в покое.
— Ну да, напугала, — горько усмехаюсь. — Что бы они сделали? Он и пальцем меня не тронул.
— Нашла бы что сказать. Какая разница? Главное, чтобы приехали. Соврала, что с ножом на нас нападает.
— За такое штрафуют. Это же ложный вызов.
— Вот ты, Рин, правильная, когда не надо, — раздражённо фыркает она. — Нам надо было уехать оттуда любой ценой. И ещё так, чтобы он тебя не заставил выйти из машины. Вот я и импровизировала. А что именно ляпнула, уже неважно. Главное, подействовало.
Меня аж подташнивает от того, что Надя назвала сокращение, которым меня постоянно звал Воронцов. Когда-то я млела от этой близости, от того, что у нас есть тайное слово для двоих. Никто другой меня так не называл. Но теперь это будто пятно, которое не отстирать, ассоциации стали горькими.
Надя уверенно ведёт машину по проспекту. Городские огни мелькают за стеклом. Она даже не сверяется с картой, видно, дорогу знает отлично. Я не хочу болтать, отвечаю на её редкие вопросы односложно. Постепенно тепло салона пропитывает одежду, размораживая замёрзшие мышцы. Дыхание становится ровнее. Я откидываюсь на спинку кресла, и веки тяжелеют.
Через полчаса меня клонит в сон, и город за окном превращается в размытые пятна света. Голова сама падает набок, и я проваливаюсь в тёмное забытьё.
Когда кто-то трогает меня за плечо, я дёргаюсь всем телом и испуганно вскидываюсь.
— Спокойно, мать, это я, — усмехается Надя. — Ты уснула, и я не стала будить. Приехали.
Я осматриваюсь. Впереди кованые ворота, за которыми скрывается аккуратная дорожка к дому. На подоконниках стоят цветочные горшки, видно, что за всем ухаживают с любовью. Даже воздух тут другой, свежий, с запахом хвои и чего-то печёного, словно в доме всегда тепло и уютно. Мы медленно проезжаем вперёд. Территория большая: клумбы, аккуратный огород, дровяник сбоку. Всё так ухожено, будто каждый кустик стоит на своём месте.
Когда выходим из машины, из дома выходит Надина бабушка. Широкая улыбка, в руках полотенце, словно только что из кухни. Она сразу обнимает Надю, прижимая к себе крепко.