Все подготовительные мероприятия мы провели без малого на виду у неприятельского поста, до которого было не более полверсты. По совету мистера Икс, мои гревильясы нарезали кустов и под их прикрытием откопали все, что нужно. Даже стук топоров в лесу на горе никого не обеспокоил — вдоль дороги каждые полторы-две версты стояли маленькие деревеньки, которым нужны дрова, не говоря уж о городках.
Хотя «городок» — это некоторое преувеличение. Кучка деревянных лачужек с потемневшими от времени крышами вокруг маленького базара-чаршии, мечети и церкви. На внутренних областях Боснии лежала, конечно, печать запустения и полуразрухи, и европейского прогресса этот регион Балкан буквально заждался. Но не австрийского же!
В предрассветных сумерках поднаторевшие в вылазках против турок герцеговинцы вырезали дремавших на посту часовых. Мы решили не рисковать и не дожидаться прохода обоза по мосту (от которого одно название — от силы пять сажен длины), а рванули его сразу, заодно свалив поперек дороги несколько деревьев. Теперь оставалось только ждать.
Австрийский разъезд появился, как только взошедшее солнце разогнало стелящийся над речушкой туман. Едва завидев стоящие дыбом обломки моста и пустой пост охраны, с криками развернулись и умчались галопом, на дав даже толком прицелиться.
Через пару часов томительного ожидания к нашим позициям прибежал Николенька, вызвавшийся в дозорные, размахивая черногорской капицей:
— Австрийцы! Австрийцы!
Противник появился с обеих сторон: от Яйце дотелепал первый обоз, а из Травника притопал взвод саперов.
— Товсь! — приказал я, напряженно вглядываясь в просвет между деревьями, расчищенный для «обеспечения сектора обстрела», по выражению мистера Икс.
Юноша вприпрыжку поскакал к гатлингам, в предстоящем бою ему была поручена корректировка огня.
Головной дозор обоза спешился и тревожно оглядывал молчащие склоны, пока двуколки и повозки сбивались в плотную кишку. Саперы в полевой форме остановились саженях в пятидесяти от бывшего моста и скидывали с себя ранцы, винтовки и шанцевый инструмент, включая пилы и топоры. Два солдатика рысью подбежали к обломкам пролета, перекинулись парой слов и метнулись обратно докладывать фельдфебелю.
— Цо то блеешь, поросячий пес? — унтер взревел так громко, что я расслышал славянскую речь.
Солдат показал на склоны, но тут подъехал офицер на лошади:
— Pah, die Soldaten mussen so wie so krepieren![26]
Саперы, пожимая плечами, разобрали инструмент, отнесли его к переправе и остановились, в ожидании команд. Офицер подъехал к ним поближе, оглядывая разрушение:
— Serbische Hunde![27]
— Давай! — скомандовал я Дукмасову, и над долиной пронесся заливистый казачий посвист.
Немцы или чехи, бог их разберет, испуганно присели, кто мог выставил над повозкой или укрытием винтовку — да только врагов они не увидели.
Засевшие на склоне прямо над дорогой гверильясы запалили фитили и катнули вниз камни с привязанными к ним динамитными патронами.
Первый взрыв снес две стоящие бок о бок двуколки, второй разорвался у руин мостика, третий лишил саперов командира…
Четвертый, пятый, шестой…
Надо отдать должное австрийцам — тут же раздались лающие команды, обозники и охрана в полном составе спешно развернулись в шеренги и полезли наверх, подставив нам спины.
— Пли!
Редкий, но меткий огонь наших стрелков и падающий сверху динамит быстро убедил противников в бессмысленности атаки, они предпочли откатиться и выйти из боя.
Ровно до того часа, как из Яйце на подмогу прибыл целый батальон с пушками. Судя по командам на чешском и немецком, дорогу стеречь поручили богемскому полку, в котором служили вперемешку чехи и судетские немцы.
Они быстро перестроились, оставаясь вне опасного места и дали развернуться орудиям.
Дукмасов по моей команде свистнул еще раз — самое время динамитчикам отступать, чтобы не попасть под снаряды.
Богемцы, горные жители, привычные к крутым склонам, бесстрашно полезли наверх, а над их головами бабахнули орудия.
Тут же ожили оба наши гатлинга, зацвиркали пули, полетели щепки от деревьев и каменная крошка. Орудийную прислугу снесло как ураганом, только несколько самых сообразительных успели сигануть под откос.
— Vorwärts! Vorwärts! — надрывались офицеры, не сообразив развернуть фронт.
А вот Николенька сообразил — непонятно, как он в дыму от первого залпа разглядел, что пушки больше не представляют опасности и пора ударить по пехоте.
В спину батальону полетел град пуль, скашивая их десятками. Упрямые горцы сообразили, откуда исходит настоящая опасность, но… они залезли на середину склона, где укрыться можно было только за не очень толстыми деревьями.
Многие просто легли на спину и отстреливались, прекрасно понимая, что бежать некуда. Каждую секунду один или другой солдат ронял винтовку и сам скатывался вниз, застывая безвольной кучей на пыльной дороге. С каждой минутой брошенной амуниции и мертвых тел становилось все больше, слетевшие кепи валялись в растущих лужах крови…
Отчаянных немцев принялись выбивать герцеговинцы из винчестеров, действуя не хуже картечниц. Ни одному смельчаку не дали уйти.
Бойня, настоящая бойня!
Глядя на этот смертельный ужас, я не удержался и перекрестился, бормоча молитву. Свирепо воевал мистер Икс, если такое для него привычно.
Вместе с патронами к гатлингам закончились и богемцы. Не уцелели и саперы, не сообразившие, что пора уносить ноги — их перебили наши стрелки.
Бросив последний взгляд на завал из человеческих и лошадиных тел, обломков повозок, я дал команду собирать трофеи. Удалявшийся топот башмаков немногих уцелевших подтверждал нашу победу.
* * *Мы заслужили небольшую передышку, и вообще стоило подумать о лагере или, как назвал его мистер Икс, о базе. Скрытное место, откуда удобно наносить точечные удары и где можно отсидеться после операции. Герцеговинцы предложили неожиданный вариант. Францисканский монастырь!
— Чтоб католические попы да не сдали нас с потрохами⁈ — заволновался мой внутренний голос.
Предложивший этот вариант харамбаша нас успокоил:
— Францисканцы живут среди нас столетия. Обоснячились. И на приход австрийцев смотрят косо — конкуренции боятся от других орденов, которые придут вместе с оккупантами. К западу есть монастырь на отшибе, тамошняя братия поддержала восстание.
Фратеры-патриоты — это что-то новенькое, пропустить такое я не мог. А если подумать о монастырской кухне, о постелях с периной пусть даже в келье… Решено, едем к национализировавшимся монахам.
Монастырь — католическая церковь под куполом из потемневшей меди и трехэтажное жилое здание — неплохо устроился высоко в горах, на широкой поляне, окруженной высоченными елками, и под защитой огромной скалы с развалинами древнего замка на вершине. Ниже имелось поселение — монастырский посад, населенный преимущественно латинянами, а в окрестных ущельях хватало поселков рудокопов, горевших желанием к нам присоединиться. Вооружить их для нас не проблема — трофеев столько, включая даже полковые пушки, что пришлось копать тайники поблизости от устроенного нами побоища.
Монахи приняли нас душевно, можно сказать, таровато. В трапезной — спасибо скоромному дню — нас ждал богатый мясной стол. Огорчило лишь одно: по принятой традиции, прежде чем приступить к еде, пришлось прослушать имена всех францисканцев, умерших когда-либо в этот день. Терпел, глотая слюнки при виде остывающей козлятины, запеченной с травами в печи.
Фратеры имели одно из лучших хозяйств в Боснии — чтобы не допустить снабжения отсюда австрийцев, я, не долго думая, скупил у них всю провизию, предназначенную для продажи. Денежки францисканцы любили не меньше, чем Иисуса Христа, и согласились без раздумий.
— Вы можете не бояться, ваше превосходительство, — заверил меня настоятель, когда мы перешли к кофе и монастырским настойкам. — У нас вы можете себя чувствовать в полной безопасности. Мы всецело поддерживаем ваши смелые и благородные действия и молимся за успехи отважных сынов Боснии. Единственное, что нас беспокоит, — это религиозный вопрос. Как вы понимаете, наш монастырь, как подобные ему в Фойнице и других местах, имеет серьезный авторитет среди местного населения, включая даже мусульман. Как вы намерены решать вопрос с конфликтом религий в будущем Боснийском королевстве?