– Просто супер!
Стою, пытаюсь активировать мыслительный процесс. Но другого варианта, кроме как тащить его к себе в квартиру, не вижу. Оставить его здесь точно нельзя. Замерзнет. На улице по-прежнему никого, пятнадцать минут до Нового года. Ночь у меня отоспится, утром вспомнит, с кем пьянствовал. Тогда и сдам этот «подарочек» по назначению.
– Идти можете? Тут недалеко.
Он задумчиво смотрит на свои ноги, потом на меня. Резко серьезнеет.
– Попробую.
– Давайте, держитесь за меня. Осторожненько. Не падайте только, я вас не подниму. И сама из-под вас не встану.
– Постараюсь.
До моего дома мы ползем, кряхтя, наверное, минут десять. Боровичок старается, держит равновесие. Кстати, заметно припадает на одну ногу. Пьяный, еще и раненый. Тяжелый, несмотря на худощавость. Хорошо, что я на первом этаже живу, на любой другой я бы его не затащила.
Мы вваливаемся в условно «мою» скромную хрущебу, боровичок отпускает меня, цепляется руками за стенку и тут же падает на пол. Нехорошо так падает, навзничь. Звонко бьется черепушкой. И тут же натуральным образом засыпает, начинает храпеть.
Я от души громко ругаюсь и закрываю входную дверь. Спокойно переступаю через него и иду на кухню попить водички. Пью жадно и много, мужик меня вымотал. Вот чего тебе, Зоечка, дома не сиделось, потянуло выйти прогуляться. Нашла приключений на свою голову. Притащила не пойми кого в дом. С другой стороны, не замерзать же бедолаге в сугробе. Человек все-таки, хоть и пьяный. Что он там меня спрашивал? Про общечеловеческий смысл жизни? Не знаю, в чем смысл жизни у других, а у меня он в том, чтобы влипать в истории. Ха-ха-ха, шутка. Наверное.
Почти одновременно от соседей сверху, сбоку и вообще отовсюду раздаются крики «Ура!» Наступает Новый год. Который как встретишь, так его и проведешь. Судя по всему, я его проведу, стаскивая штаны и носки с незнакомых мужиков. Потому что они у боровичка мокрые насквозь. Трусы тоже мокрые, но их я оставляю на месте. Еще чего не хватало, на гениталии чужого мужика любоваться. Слегка пощипываю и растираю ужасно волосатые ноги и огромные ступни. Признаков обморожения вроде нет. Тащить в комнату его, храпящего, для меня нереально, поэтому принимаю решение оставить его на полу в прихожей. Напяливаю свои шерстяные носки ему на ноги (еле влезли), под голову подкладываю подушку, накрываю толстым одеялом и иду спать в комнату.
Переодеваюсь в пижаму и долго таращусь в потолок, слушая бесконечные салюты за окном. Это первый мой Новый год, который я встречаю без своей семьи – сестры и племяшек, поэтому на душе откровенно паршиво. Никакого праздничного настроения. Телефон тренькает от поступающих поздравительных смс-ок. Долго тренькает, но я их не читаю. Не хочу. Умерла так умерла. Нужно привыкать жить одной. Телевизор смотреть тоже не хочется, там все едят и пьют. Про боровичка думаю мельком. Уйдет ночью – скатертью дорога, лишь бы дверь за собой прикрыл. Да и если не прикроет, не беда. Брать у меня нечего, да и не сунется никто ко мне. Уважают.
Ворочаюсь в чужой старой неудобной кровати и, наконец, засыпаю.
Георгий
Еле разлепил глаза. В голове бьет царь-колокол, не иначе. Сколько же я вчера у Мишки выпил, обмывая свой долгожданный отпуск? Литр, два? Надо отлить, и притом срочно. В задумчивости таращусь на потолок, соображая, где я нахожусь. Не сразу, но вспоминаю трассу на Москву и злую ругань Маргариты. Вот жучка, психанула и вытолкала меня из машины. Без телефона и документов. Взбесилась, когда на очередной заход по поводу нашей свадьбы я ответил ей категорическим «нет». Высказала все, что она про меня думает, и укатила в Москву забирать свои вещи из моей квартиры. Не удивлюсь, если всю обстановку квартиры вынесет, включая крупногабаритную мебель. Давно надо было с ней расстаться, да элементарно не было времени выяснить отношения. Вообще ни на что не было времени, вкалывал без выходных, как проклятый.
Напрягаю глаза в темноте и понимаю, что лежу на полу в тесной незнакомой прихожей, заботливо укутанный одеялом. Рядом приоткрыта дверь, очевидно, в санузел, там горит свет. Хозяйка оставила для ориентира. Приподнимаю одеяло. На моих ногах – колючие шерстяные носки. Такие когда-то давно вязала моя русская бабушка. Ноги теплые. Повезло, что остался жив и даже вроде бы здоров. Меня ж какие-то малолетки побили, когда я с московского шоссе вышел на дорогу, ведущую в неизвестный мне поселок. Налетели гурьбой, завалили, пару раз по шее и по коленной чашечке дали, ботинки и часы дорогие сняли. А больше при мне ценного ничего и не было, телефон в машине на зарядке остался. Потом с дороги отволокли и в канаву бросили. Пока я из этой канавы выползал, думал, все, замерзну. Ан нет, поживу еще. Отделался легким испугом. Снегурочка меня не испугалась и не бросила. На себе тащила в эту квартиру, дай Бог ей здоровья. Зоя Павловна – помню, помню. Хотя какая она Павловна, примерно моя ровесница.
После гигиенических процедур и жадного водопоя прямо из-под крана иду осматривать свое временное пристанище. Квартира абсолютно убитая, вся облезлая и обшарпанная. Мебели на кухне минимум, и та, которая есть, имеет жуткий вид и датируется серединой прошлого века. Такие квартиры обычно после старух в наследство остаются. В ней всего одна комната, в комнате старая-престарая железная кровать на пружинах. И спит в этой неуютной постельке моя спасительница, Зоя Павловна. Снегурочка. Спит мирно и безмятежно, словно не привела в дом чужого мужика. Поразительная беспечность. Рядом с ее кроватью на полу заряжается старая кнопочная нокия. У меня такая лет десять назад, наверное, была. Поднимаю нокию, смотрю на экран в мелких трещинах. Разумеется, никакого пароля, простая блокировка.
Четыре часа утра. Деревня, или пригород, или поселок – кто его знает, где я сейчас нахожусь, – потихоньку засыпает после встречи Нового года. Где-то далеко, в районе трассы на Москву, ухают запоздалые салюты.
А Москва, наверняка, еще и не думает спать. В ресторанах новогодние гуляния в самом разгаре.
Мои точно еще не спят.
Извини, Зоя Павловна, я уверен, ты не будешь возражать.
Выхожу на кухню, чтобы не тревожить сон моей хозяйки. Набираю на телефоне первый номер из тех, что знаю наизусть.
– С новым годом, с новым счастьем, дорогая сестрица, – улыбаюсь в трубку. – Здоровья тебе, счастья, красоты побольше и мужика постоянного! Чтоб любил тебя так, чтоб прям ууух! Племяшкам здоровья и хороших оценок! Мама там рядом с тобой? Скажи ей, что ее недостойный сын не смеет ее беспокоить, но неизменно любит ее, поздравляет и желает ей всего наилучшего!
В ответ сестра ругается на меня по-грузински. Так-то она отличная тетка, только вот уж больно эмоциональная. Ругается долго и со вкусом. В определенный момент слов ей перестает хватать, и она без малейшей запинки переходит на русский.
– Хоть бы мать пожалел! Эгоист! Бросил нас в такой ответственный момент, в самую жаркую пору! Мы все тут с ног сбиваемся, а ты там пьянствуешь и развлекаешься со своей подружкой! Подкаблучник! Променял семью на чужого человека!
Усмехаюсь, глядя в окно. Не посмела Маргариту обозвать, а ведь раньше бросалась бранными словами в ее сторону без всякого стеснения. Я отучил. Теперь-то понимаю, что зря. Сейчас и сам бы с удовольствием свою бывшую обозвал, и нелестные эпитеты в исполнении сестры послушал бы. На двух языках.
– Кать, – миролюбиво обрываю я сестру на полуслове. – Ты забыла, что я в отпуске? Какие ко мне могут быть претензии? Да я пять лет, как раб на галерах, на вас пахал! Замучили вы меня, не могу больше! А с Маргаритой мы расстались. Окончательно и бесповоротно. Она укатила обратно в Москву. Думаю, сейчас вещи вывозит. Знаю, ты сейчас в «Сулико», однако, очень тебя прошу, зайди ко мне в квартиру, как сможешь. Если найдешь кого-нибудь утром первого января и поменяешь мне замок на входной двери, буду вдвойне благодарен. Вдруг она к тому времени еще не все успеет выгрести.
Катя прерывается, пораженно молчит какое-то время, а потом начинает с новой силой: