В отчётах по работе с Эйденом поменялись имена всех файлов, и теперь оттуда раз триста — из папок, документов, с рисунков и таблиц — смотрел на нас «Упрямый Говнюк».
Глава 41
Пыль на зеркале
Я готовилась к семинару по микроскопической робототехнике и делала вид, что не замечаю флюоресцентно-розового ежа. Тем временем он мчался вверх по стене, а за ним по пятам гнался электрогриль. В тот миг, когда позвонил доктор Штрембл Шпай, ёж поскользнулся на зеркале, и гриль отправил его за решётку.
— Всё нормально, — улыбнулась я голографии усатого брюнета, встала и закрыла дверь, чтобы переговорить в тишине.
— Это у вас там что за галлюцинация?
— А, да это нонч, доктор. Завёлся на кухне, Миаш приручил.
— Обычно, если у моего клиента по стенам бегают пурпурные ежи, которых глотают вафельницы…
— Это гриль.
— … а собаки ходят на двух лапах, я бываю сильно встревожен, — пошевелил усами Шпай.
— Юфи тестирует автономную мышеловку. Или, лучше, бесконтрольную.
— Юфьелле, у, живодёрка, выпусти нонча! — Миаш распахнул дверь, уверенный, что сестра со мной, но Юфи пронеслась позади него по коридору с грилем в руках:
— Да он не жарит, там угощение внутри-и-и!
И опять всё стихло. Я снова закрыла дверь:
— Видно, придётся мне развести мышей дома, чтобы нонч не страдал.
Штрембл Шпай — психиатр из НИИ С. Т. Е. Р. И. К. А. — в частной жизни шчеров терпеть не мог, а в профессиональной менялся до неузнаваемости. Он был таракан старой гвардии, но из тех, кто скорее приспосабливается, чем противостоит переменам. Доктор сам на меня вышел и предложил поддержку, когда узнал, кто я такая. Оказалось, Шпай наблюдал Кая после карминского плена. И теперь страшно загорелся идеей влезть в мозги нас обоих: для общей картины. Недолго думая, я согласилась. Чтобы учиться на мехатроника, достраивать одонат и быть матерью двух гимназистов, нужно было содержать мысли в порядке. В докторе Шпае был один весомый плюс: ему не нужно было мучительно пересказывать всё, начиная с событий на Кармине семилетней давности. Как минимум половину он уже знал от Бритца.
— Ты сделала домашнее задание? — напомнил он. — Я давал отсрочку трижды, Эмбер.
— Более-менее.
— Грустно слышать. Близится срок, который вы обговорили с императрицей. Потребуется всё твоё мужество. Да, ты обратилась в больницу по поводу головокружений и тахикардии?
— Да, я уже записалась на приём.
— Что ж, так каков план?
В этом и состояло задание. Доктор имел в виду годовой план на случай, если на Цараврии у нас ничего не получится. Если Кай не инкарнирует. Штрембл Шпай настаивал, что это поможет мне выстоять первое время, и в теории я была с ним согласна.
— Просто найму ещё одного психиатра, а может, двух-трёх… доктор Шпай, я могу позволить себе целую клинику.
— Нет, это легкомысленная халтура, — перебил Шпай.
Он хотел, чтобы я представила жизнь после, а не жизнь без. И она должна была если не понравиться, то хотя бы устроить. Чтобы мне было куда «сбежать» в первые дни после неудачи. Конечно, жизни благополучней, чем теперь, я давно не знала. Лучшие дети, лучшие друзья и лучшие проценты по вкладам в Хитиновом банке. Я больше никого не боялась, не мёрзла, не голодала и полгода в глаза не видела токены. Их и въездные визы отменил лидмейстер Риго Нагао. Я даже не могла припомнить, когда в последний раз получала обыкновенный синяк или царапину. Но не чувствовала себя счастливой только потому, что всё могло обернуться хуже, или что гораздо хуже приходилось кому-то другому. Нет, это временами утешало. Но в утешении ведь и нуждаются только несчастливые. На что Шпай твердил:
— Пойми, лишь допустив, что Кайнорт никогда не вернётся, ты не убавишь и не прибавишь его шансы на спасение в реальности. Ты можешь помочь или помешать только себе.
— Давайте я вам кое-что покажу, доктор Шпай.
Я поднялась из кресла, и голография Шпая, поведя усами, отправилась за мной по воздуху. Чувствительные ретрансляторы позволяли абонентам свободно передвигаться по всему одонату. Крыло, которое было уже достроено, отделано и заставлено, вместило бы пять-семь прежних квартир Бритца в Эксиполе. Вот где пригодились бы имперские минипорты. Проект одоната создавали для крылатых жильцов, которым были нипочём пятьсот метров от гостиной до мезонина над третьим этажом. А я что-то задыхалась в последнее время. В мезонине хранилась всякая всячина, предназначенная для обстановки второго крыла (всего их планировалось, конечно, четыре, с анфиладой галерей по центру). За штабелем картин прислонилось к расстроенному эублефону старое зеркало. Без аккумулятора оно держало своё мнение при себе и показывало одно только отражение в реальном времени. Поверхность стекла затенял тонкий слой пыли. Из-за него меня в нём было почти не видно, а голография Штрембла Шпая казалась неразборчивой неоновой вывеской.
— Мы так долго шли за отражением, Эмбер?
— За метафорой, доктор. — Я нарисовала пальцем на пыльном зеркале цветок без одного лепестка. — Отражений полным-полно внизу, да только там слишком чисто.
— Уже полгода не могу дорисовать ни одну позабудку, — пробормотала я.
И последний лепесток упал стрекозе на хвост:
— Кай — рисунок пальцем на моём зеркале. Оно пыльное: это тень на моих поступках, туманное прошлое, карминский песок и прах родителей. Нужно прояснить отражение, чтобы идти дальше. Да, доктор. Но если я вытру пыль — Кай тоже исчезнет.
— И всё-таки: вытри зеркало. Ну же, это ведь только метафора, Эмбер.
Я смахнула пыль ветошью. И прояснилась в отражении. Больше не тусклая нечисть. Но стрекоза пропала.
— Видите, доктор? Белый свет выносит или его, или меня, но не нас вместе.
— А ты подойди ближе к зеркалу. Ещё.
Я подошла вплотную. На выдохе стекло опять проявило мой рисунок. На вдохе он остыл и пропал. На другом выдохе проявился снова.
— Эмбер, пережить — не значит стереть из памяти. Он останется с тобой, даже если ты просто будешь дышать. Подумай о себе, пока не поздно.
Голография пропала, как исчезают призраки в кино. В мезонине стало неуютно. Я возвращалась на голоса Юфи и Миаша. Мимо летели пузыри из мыла с нанографеновым слоем. Ещё