Я наклонилась к москитной сетке и прислушалась, но слов было не разобрать, я уловила лишь интонацию Доминика, заверявшего сына, что он тут.
– Сколько детей у наших соседей, не помнишь? – крикнула я.
Дуг молчал. Уже уснул, подумала я. Но через пару секунд он ответил:
– Семеро. Наверное, он подцепил ее еще в старших классах.
С соседнего участка снова донесся голос Джейми – он позвал отца, а когда тот откликнулся, восторженно рассмеялся.
– Это была огромная ошибка, – сказал Дуг из соседней комнаты. – Дом номер два был лучше всего. Это место – деньги на ветер. – Он повысил голос: – Идиоты!
Я выдавила смешок:
– Ты похож на сумасшедшего старика.
– Я и есть сумасшедший старик. Но им надо было брать домик на пляже.
* * *
Из-за череды свадебных уик-эндов мы почти всю осень не появлялись в загородном доме, хотя именно осенние красоты и были его главной рекламой.
К счастью, все свадьбы были устроены со вкусом, да и угощение было отличным. Молодое поколение не подкачало. Настоящий прогресс по сравнению с тем, что творилось в нашей с Дугом молодости, когда пошлые традиции соперничали с эксцентричной контркультурой. На свадьбе одних друзей можно было увидеть сюртуки и тюль, на свадьбе других – крестьянские платья батик и расшитые туники. Музыка варьировалась от Мендельсона до «Карпентерс» и Рави Шанкара. Патлатые женихи, глубоко беременные невесты, первый танец под слезливую, из пятидесятых, песню «Больше»[63] и непременный запах травки из уборных банкетного зала.
Вашему поколению удалось избежать этого сумбура. Мои дети над ним смеются.
По настоянию матери – вы без труда представите, как Шарлин планирует свадьбу, – у нас все было чин по чину, если не считать парочки неназванных цитат из «Любовника леди Чаттерлей», которые шафер по моей просьбе включил в свою речь, и брауни с гашишем, передававшихся под скатертью за главным столом.
* * *
В загородный дом мы вернулись лишь в середине ноября. В пятницу утром я увидела, как Доминик и Джейми идут по своему участку в одинаковых пуховиках, а днем встретила их в маленьком продуктовом магазинчике на перекрестке.
Когда Джейми отошел в другой конец узкого прохода, Доминик наклонился ко мне поближе и шепнул, что в прошлом месяце мальчик перенес операцию – проблема с сердечным клапаном, которую удалось устранить.
Я извинилась за то, что ничего об этом не слышала. Мы почти не приезжали сюда. Он коснулся моего локтя:
– С нами все в порядке. Операция, можно сказать, была плановая. Но он наверняка захочет рассказать вам о ней, вот я и решил вас предупредить.
И действительно, пока мы стояли в очереди, Джейми принялся описывать, как его положили в больницу, и, дойдя до самой операции, начертил над сердцем маленький крест, а напоследок, как и отец, заверил меня, что с ним все в порядке, в полном порядке, и похлопал по плечу. И все же за то время, пока мы не виделись, в его круглое мальчишеское лицо закралось что-то от старика. Оно сквозило в линии рта, в том, как он шлепал губами, в ямочках на подбородке, темных кругах под глазами. На горле у него была щетина (раньше я ее не замечала), и, увидев черные волоски в нелестном искусственном свете, я снова подумала, какое это долгое, тяжелое испытание – любить такого ребенка.
Джейми коснулся моего локтя, совсем как его отец:
– Все было не так уж плохо.
Я сказала, что он прекрасно выглядит. Что он очень смелый. Затем улыбнулась Доминику, стоявшему чуть позади и тоже словно бы состарившемуся с нашей последней встречи. Он явно нуждался в солнце и отдыхе. И в стрижке, подумала я. Привычка замужней женщины.
* * *
На следующее утро я испекла два лимонных фунтовых кекса и с одним из них постучалась к Доминику. Он принялся настаивать, чтобы я зашла. Эллен на йоге, а они с Джейми делают сэндвичи для «путешествия в Вашингтон», и он как раз заварил кофе, так что я просто обязана… Тут он смолкнул и покачал головой, как бы говоря: «Я знаю, что перестарался с приглашением, но знаю и то, что вы простите мне этот неловкий дружеский жест».
– Просто заходите, – сказал он наконец. – Джейми будет рад.
Кухня была большой, но все поверхности были чем-то увешаны или уставлены. Джейми сидел на табурете за высоким столом и аккуратно намазывал арахисовой пастой ломтик пшеничного хлеба, высунув кончик языка. Он был так сосредоточен на этом занятии, что не поднял головы, пока его отец не прошептал: «Джейми. У нас гости». Увидев меня, он улыбнулся, соскользнул с табурета и не раздумывая обнял меня за талию, прильнув лицом к моей куртке. Удивленная и растроганная, я поцеловала его светловолосую голову.
Я предложила свою помощь. Не хотелось показаться невежливой. Меня поставили на «джем-станцию», где я должна была смазывать ломтики хлеба виноградным джемом и класть их, начинка к начинке, на ломтики Джейми с арахисовой пастой. Соединяя первые два ломтика, я заметила, что он нарисовал кончиком ножа сердце на арахисовой пасте.
– Как мило! – сказала я.
Джейми улыбнулся, а затем прошептал:
– Никто не увидит, – словно желая показать, что он это понимает.
– Ну, как знать… – ответила я.
Доминик заворачивал готовые сэндвичи в бумагу и складывал в пакеты из-под хлеба. Когда мы закончили, он налил всем кофе и нарезал кекс.
Как это бывает с новыми соседями («Как это заведено в деревне», сказал бы Дуг), разговор зашел о ремонте, и мы начали сравнивать водопроводчиков и электриков. На вопрос, кто убирает у них снег, Доминик ответил: «Мы сами» – и предложил расчищать нашу подъездную дорожку на своем тракторе, если будет такая необходимость. Потом он повел меня в другую часть дома показать окно, которое они проделали в крыше, чтобы осветить темную лестницу, и, проходя по узкому коридору со стеллажами, я увидела на одной из полок сайгонскую Барби – в белом аозае и поблекшей шляпе нонла, – выставленную в стеклянном футляре.
– Откуда она у вас? – спросила я.
Доминик не сразу понял, о чем я, а потом рассмеялся:
– Это дочкина.
– Моя мать такие делала, – сказала я. – Точнее, заказывала у портнихи. Я про наряды. Точно такие же. И продавала в Сайгоне.
Доминик сказал:
– Шарлин?
Знаю, такое совпадение едва ли тянет на чудо. Но, думаю, мы оба были