Шарлин велела мне одеваться. Никаких модных туалетов, сказала она, блузки с юбкой будет достаточно.
– Но губы накрась. – Фирменный смешок. – И убери волосы наверх. – Ее волосы были собраны в элегантный узел. – На улице настоящее пекло.
Есть одно дельце, сказала она, раз я скоро улечу домой.
Она будет ждать внизу.
Если честно, тогда я еще не знала, что мы летим домой. Питер не успел мне рассказать. До сих пор не представляю, как об этом стало известно Шарлин. Очередная загадка того времени и места.
Я привычно подчинилась ее воле. Оделась. Убрала волосы наверх. Я подумала, что нужна ей в роли святой подружки – вытягивать из кого-нибудь деньги для ее очередной затеи.
Когда я спустилась, Шарлин окинула взглядом мой наряд и объявила, что он «сгодится». На пороге кухни появилась Миньлинь в выходном аозае с голубым цветочным узором, на локте квадратная сумочка из лакированной кожи.
Решив, что она тоже куда-то идет, я сказала:
– Мы с Шарлин ненадолго.
Но Шарлин тронула меня за руку:
– Миньлинь едет с нами.
В качестве переводчика, подумала я. А может, Шарлин устроила для нее сентиментальное воссоединение с давно потерянной кузиной. Это бы меня не удивило. Твоя мать, казалось мне тогда, принимала участие в жизни всех и каждого. Недавно я услышала фразу «белый спаситель». Шарлин, несмотря на веснушки, прекрасно подходила под это описание.
Не обнаружив за воротами джип, я вздохнула с облегчением. Шарлин плавно взмахнула рукой, и к нам тут же подкатил маленький «рено». Она забралась на заднее сиденье. Миньлинь кивнула мне, чтобы я села посередине, и втиснулась за мной следом, держа квадратную сумочку на коленях. Затем на своем родном языке дала указания водителю.
– Куда мы едем? – спросила я, когда машина вырулила в хаос сайгонских дорог.
Шарлин прикрыла веки и мудро улыбнулась. Можно было подумать, что мы полулежим в кондиционированном салоне лимузина, такой она выглядела свежей и спокойной.
– Скоро сама увидишь.
На этом они с Миньлинь отвернулись к своим окнам, словно по обе стороны дороги простирались безмятежные пейзажи. Я смотрела в лобовое стекло, мимо узких плеч таксиста и завитка у него на затылке. Вскоре я уже понятия не имела, где мы.
По-моему, мы заехали в Тёлон[65] и проехали его насквозь. Ветхие домишки и шумные улицы были мне смутно знакомы, но в таких бедных кварталах я еще не бывала. Зажатая между Шарлин и Миньлинь, я пыталась выхватить взглядом какой-нибудь ориентир. Я решила, что через эти кварталы мы добираемся в более безопасное место, где будем обедать. Окучивать очередную майоршу. А может, и кого-то вроде мадам Ню.
Не забыла ли Шарлин, что Питер запретил мне выезжать из города?
Посреди одной грязной улицы такси остановилось. Миньлинь и водитель о чем-то переговорили – он показывал на узкий проулок, попеременно кивая и пожимая плечами, пока не было достигнуто какое-то соглашение.
– Он подождет, – объявила Миньлинь.
Твоя мать похлопала таксиста по плечу и сказала «мерси». Слишком радостным тоном для такого места, подумала я.
Выйдя из машины, мы с Шарлин по привычке отряхнули юбки, затем свернули в проулок вслед за Миньлинь. Хижины по обеим сторонам узкой, почти непроходимой тропки выглядели так, будто их не строили, а нагромождали, нагромождали друг на друга, точно обломки после урагана, – обломки на останки, останки на обломки, распиханные куда попало и задвинутые подальше. У входа в некоторые хижины на костре готовилась еда, в воздухе висела угольная гарь. Склонившиеся над огнем мужчины и женщины с подозрением на нас поглядывали. Мы – как бы это назвать?.. – петляли по переулкам, следуя маршруту, который Миньлинь, похоже, знала хорошо.
Несколько раз мне удалось подглядеть, что скрывается во мраке комнат. Кровати с москитными сетками, столы. На очередном повороте мы наткнулись на двух молодых солдат – футболки в пятнах пота, армейские жетоны на груди, брюки болтаются на худощавых бедрах, – парни курили и смеялись у входа в одну из хижин. Они были ошарашены не меньше нас самих. Один даже бросил сигарету и затушил ее ботинком, совсем как подросток, застуканный директором школы. Да он и был подростком.
Второй, понахальнее, сказал: «Здравствуйте, дамы», коснувшись пальцами фуражки.
Шарлин с улыбкой поздоровалась с ними, а когда мы прошли мимо, бросила через плечо:
– Не забывайте писать мамам, мальчики.
Я начала подозревать, что мы приехали сюда не собирать средства, а тратить. Хотя корзинки с подарками у Шарлин в руках не было. Уж не запрятано ли в этом лабиринте улиц поселение прокаженных, думала я, несчастных, нуждающихся в ее заботе? Я все хуже представляла, какая роль в этой авантюре отведена мне; освободив меня из-под домашнего ареста, благословив на то, чтобы я ослушалась мужа, Шарлин, похоже, снова втягивала меня в свой комплот.
Едва заметная перемена во влажном воздухе. Повеяло солью, плесенью, давней сыростью. Поблизости была вода – наверное, река, – но где именно, определить было невозможно.
Внутренний дворик. Груды хлама, ящики, лохмотья, запах мусора, мочи, чего-то горелого. Дом побольше. Проем без двери. «Сюда», – сказала Миньлинь, жестом приглашая нас внутрь. Затем повторила: «Сюда», показывая, чтобы мы поднимались по узкой лестнице с кроваво-красными облупленными ступеньками.
Нашему взгляду предстала большая комната. А в ней, как я сначала подумала, – много поколений одного большого семейства. Маленькие дети, и два ползающих младенца, и высокая девочка-подросток, и старуха, сидящая на узкой кровати, и еще одна старуха, сгорбившаяся над маленькой плитой. Как только мы вошли, женщина средних лет пересекла комнату и взяла Миньлинь за руки. Похоже, они были давними подругами. Потерянная кузина, подумала я, разлученные близнецы.
Последовало что-то наподобие знакомства, и нас с Шарлин усадили на стулья с ворсистыми красными сиденьями – потертыми, но чистыми. Нам предложили чаю, и следующие несколько минут мы смотрели, как высокая девочка (я бы дала ей лет одиннадцать-двенадцать) церемонно заваривает и разливает чай. Серьезная, с косичками ниже плеч, она была полностью сосредоточена на медном чайнике и плите. Миньлинь все это время болтала с подругой, а дети наблюдали за мной и Шарлин: старшие – застенчиво, младшие – с неприкрытым любопытством маленьких детей в любой стране. Одна малышка подползла к Шарлин и положила ей на колени новенькую игрушку (плюшевую кошку или собаку вроде тех, которые мы привозили больным детям), и я догадалась, что мы находимся в яслях или приюте, облагодетельствованном Шарлин. Другой малыш затеял игру: полз ко мне, не