Каждое слово падало тяжёлым камнем, и я чувствовал, как мои плечи опускаются всё ниже.
— Ах, да... Маркиза Луарийская… — Олаф прищурился, словно наслаждаясь каждым признанием. — Ты же думал, она станет твоей спасительницей? Ха! Я нашёл тех банкиров, у которых хранились её деньги, и устроил проверку счетов. Хотел, чтобы она не могла протянуть тебе руку помощи. Чтобы ты понял, каково это — когда от тебя отворачиваются даже самые близкие союзники.
Градский шагнул ближе, и в его глазах горело то самое безумие, что раньше я считал лишь амбициями.
— Это всё я, Кристиан. Я душил тебя тихо, изнутри. Мелочами. Подковырками. Чтобы ты чувствовал, что твоя сила — ничто. Что твоя дружба — иллюзия. Что всё, что у тебя было, можно у тебя забрать.
Я молчал. В груди будто застыл камень. А сердце отказывалось верить.
Неужели всё это — правда? Неужели Олаф ненавидел меня настолько? Ведь я… я же считал его товарищем. Близким. Мы бок о бок учились, ходили в походы, делили кровь и грязь. Я доверял ему, как себе. А он всё это время точил нож, чтобы воткнуть его мне в спину.
Я смотрел на предателя — и впервые в жизни не видел перед собой врага. Видел пустоту. Человека, который продал всё — и честь, и дружбу, и собственное сердце — ради того, чтобы доказать самому себе: он выше. Я стоял, глядя на Олафа, и чувствовал, как во мне снова загорается тот ледяной огонь, который некогда помогал принимать решения на поле боя. Тело всё ещё дрожало от слабости, но слова шли уверенно, и в голосе звучала та самая твердость, которой он боялся всегда.
— Хорошо. Считай ты победил. А дальше что? Чем всё это должно по-твоему закончиться? Я молча уйду? — шагнул вперёд, глядя в растерянные глаза маркиза. — Ты надеялся, что я промолчу? — медленно произнёс я, не сводя с него взгляда. — Что я проглочу все твои мерзкие игры и закрою глаза? Нет, Олаф. Это не тот случай.
Я выпрямился, насколько позволяли силы, и шагнул вперёд, нависая над ним.
— Я подам королю прошение. Всё, что ты рассказал сегодня, станет доказательством. Жди повестку в суд, маркиз. — Я нарочито выделил его титул, вложив в это слово столько презрения, что даже Александра рядом затаила дыхание. — Я так это не оставлю.
На его лице мелькнула тень — на секунду весь его гнев и бравада обернулись страхом. Но я не дал ему времени оправиться.
— Документы, — протянул ладонь.
Мой бывший товарищ хотел что-то возразить, но мой взгляд не оставлял выбора. С недовольным рыком Олаф метнул на стол нужные бумаги. Я взял их, аккуратно сложил и только после этого повернулся к Саше.
— Пойдём, — сказал тихо, но так, что возражений не осталось.
Я взял девушку за руку — и этот простой жест дал мне больше сил, чем все лекарства Орлина. Мы вышли из кабинета и не оглянулись. Тяжёлый воздух здания конторы будто давил на плечи, и лишь когда мы переступили порог и оказались на улице, я выдохнул впервые за всё это время.
Свежий ветер коснулся моего лица, и я отпустил грудь от тяжести, словно сбросил с себя огромный камень. Александриной руки я, однако, не отпустил. Она подняла глаза, и я едва заметно улыбнулся — впервые за последние дни по-настоящему.
— Прости, что опоздал, — выдохнул, едва мы оказались вдвоём, и крепко прижал её к себе, позволяя облегчению разлиться по телу. Только сейчас я понял, насколько сильно боялся за неё.
Но радость быстро отозвалась слабостью — ноги подкосились, и я едва не потерял равновесие. Теплые ладони Александры сразу же легли на мои плечи, удерживая меня, и я ощутил, как всё внутри согревается от этого простого, но такого нужного прикосновения.
— Давай вернёмся домой? — её голос звучал мягко и уверенно, и я улыбнулся, глядя прямо в изумрудные глаза напротив.
— Вернёмся. Обязательно, — кивнул в ответ. — Но прежде у нас есть ещё одно дело.
Девушка моргнула, чуть нахмурившись, но не стала спорить, пока я уверенно вёл её вперёд — к высокому зданию префектуры. Шаг за шагом мы поднимались по широким каменным ступеням, и внутри меня росла странная лёгкость, как будто я наконец-то делал то, что давно должен был сделать.
В просторном холле царило обычное дневное оживление: канцеляристы шуршали бумагами, посыльные носились из кабинета в кабинет, и вдруг всё это оживление будто застыло, когда меня узнали. Да, многие помнили разбирательства с торговцем, споры с жандармами, слухи о долгах. И теперь они смотрели на нас двоих с немым удивлением.
Я остановился перед ближайшим канцеляристом и произнёс спокойно, не оставляя ни тени сомнения в голосе:
— Я хочу оформить наши отношения. Запишите: Александра Виери — моя супруга. Вы ведь можете внести такие правки в семейный реестр Виери?
Наступила тишина. Несколько человек перестали писать и одновременно подняли головы, уставившись на меня так, будто я заявил о намерении бросить вызов самому королю. Но я не сомневался. Подсказка Луарийской звучала в памяти ясно и отчётливо: именно так её мать получила не только свободу, но и титул. А значит, этот путь был единственно правильным.
Я повернулся к девушке рядом и чуть улыбнулся, словно только сейчас вспомнив, что самое важное в этом решении не бумаги и законы, а её согласие.
— Ты ведь не против? — спросил негромко, но так, что слова эхом прокатились в гулком помещении.
Саша замерла, глаза девушки расширились от неожиданности, и я увидел, что до неё ещё не сразу дошёл смысл происходящего. Я сделал шаг ближе, глядя прямо в растерянное, но такое дорогое лицо.
— Ты ведь станешь моей женой? — произнёс уже мягко, почти шёпотом, будто всё остальное вокруг перестало существовать, оставив только нас двоих.
Александра стояла передо мной неподвижно, словно сама превратилась в одну из этих каменных колонн, поддерживающих своды префектуры. Только глаза — её удивлённые, влажные от напряжения глаза — выдавали, что внутри девушки бушевала целая буря.
— Что? — прошептала она так тихо, что это услышал лишь я.
Я улыбнулся, протягивая ладонь, будто хотел успокоить. На секунду мелькнула мысль, что, может быть, слишком спешу, что давлю, но нет — я видел в