Психиатр приходит на пятый день.
— Острая реакция на стресс, — говорит она мне в коридоре. — Возможно развитие ПТСР. Ему нужна будет длительная терапия. И ваша поддержка.
Дни превращаются в недели. Иван почти не говорит. Ест через силу. Физиотерапевт заставляет его вставать, делать упражнения — ребра срастаются медленно, каждое движение причиняет боль. Но физическая боль — ничто по сравнению с тем, что происходит у него внутри.
Ночами он кричит. Просыпается в холодном поту, хватает ртом воздух. Он цепляется за меня как утопающий, и я не могу, просто не могу сказать ему то, что собиралась. Не могу добить человека, который и так едва держится.
Выписывают через три недели. Везу его домой на такси — водить он пока не может. Да и не хочет. При виде машин его бросает в дрожь.
Дома он бродит как призрак. Худой, осунувшийся, с ввалившимися щеками. Маша пытается его растормошить, показывает рисунки из школы, но он смотрит сквозь неё.
Адвокат приезжает через месяц. Дело движется к суду. Камеры видеонаблюдения зафиксировали момент аварии — пешеход действительно выбежал на дорогу в неположенном месте. Но человек мертв. Семья погибшего требует компенсацию.
— Скорее всего, условный срок, — говорит адвокат. — И денежная компенсация. Но учитывая обстоятельства...
Иван слушает молча. В глазах — пустота.
Я варю супы, которые он не ест. Лежу рядом с человеком, который становится все более чужим. И каждую ночь борюсь с желанием поговорить с ним о другой семье. Но как? Как добить того, кто и так на дне?
Через три месяца приходит повестка в суд. Читаю мелкий шрифт, юридические термины расплываются перед глазами. "Причинение смерти по неосторожности".
Ночь перед судом не спим оба. Лежим в темноте, каждый на своем краю кровати. Пропасть между нами ширится с каждым днем, но я не могу её преодолеть. Не могу признаться в своих подозрениях. Замкнутый круг.
— Уль, если меня посадят...
— Не посадят.
— Но если... Обещай, что будешь жить дальше. Ты и Маша.
— Иван...
— Обещай.
Обещаю. Слова горчат на языке как полынь.
Утром надеваю строгий костюм, крашусь тщательно — нужно выглядеть женой, которая верит в мужа. Иван в своем лучшем костюме похож на покойника. Руки трясутся, когда завязывает галстук. Помогаю, стараясь не встречаться взглядами.
Здание суда встречает холодом казенных коридоров. Семья погибшего — жена и двое взрослых детей — сидят напротив. В их глазах — ненависть. Понимаю их. Проклинаю весь мир, где мне приходится выбирать между правдой и милосердием.
Адвокат нашел записи с камер, что этот же мужчина часом ранее пытался прыгнуть с моста, но его успешно сняли. Только вот ужел он не домой к семье, а дальше искать смерти. Вот только это не оправдывает...
Судья зачитывает приговор монотонным голосом. Два года условно. Компенсация в три миллиона. Лишение прав на полтора года. Иван стоит прямо, но я вижу, как подрагивают его плечи.
Выходим из зала. Адвокат что-то говорит про удачный исход, про апелляцию семьи потерпевшего. Не слушаю. Смотрю на мужа — сломленного, опустошенного, чужого. И понимаю — я не могу уйти. Не сейчас. Не после всего этого.
В машине молчим. Дома Маша бросается к нам, обнимает папу. Он гладит её по голове отрешенно, механически.
— Все будет хорошо, — вру.
Ложь. Но иногда ложь — это все, что у нас остается.
Глава 4. Лимб
Уже полгода как мы зависли в лимбе. Между жизнью и смертью. В бесконечном небытии.
Иван отказался бороться за свои права и оспаривать решение суда, но мы с адвокатом не смогли смириться.
Я добилась правды и добилась отмены условного срока мужу. Ни разу так и не смогла себе ответить на вопрос зачем это делаю. Убегала от этих мыслей по бесконечному кругу.
Только вот он не оценил. Удвоил компенсацию пострадавшей семье и стал погружаться в себя.
Утренний свет пробивается сквозь щель между шторами, падает мне прямо на лицо. Щурюсь, поворачиваюсь на другой бок. Место рядом пустое, простыни холодные. Иван опять не спал в постели.
Нахожу его в гостиной. Сидит на диване, обхватив голову руками. Перед ним на журнальном столике — россыпь таблеток. Белые, жёлтые, голубые. Наша радуга отчаяния.
— Опять не спал? — спрашиваю, хотя ответ очевиден.
Он поднимает голову. Боже, на кого он стал похож. Щёки запали, под глазами чёрные круги, в глазах — пустота. Щетина неровная, седая. Когда он последний раз брился? Не помню. Сердце ноет от этой картины.
— Снилось опять, — хрипит он.
Знаю, что снилось. Авария. Тот человек. Кровь на асфальте. Просьбы о помощи и скорая, которая приезжает только чтобы констатировать смерть. Каждую ночь один и тот же кошмар.
Сажусь рядом, машинально глажу по спине. Футболка влажная от пота. Чувствую, как под ладонью выступают позвонки — он сильно похудел за последние полгода.
— Выпей снотворное.
— Уже. Не помогает.
В кухне начинает свистеть чайник. Вскакиваю, бегу. Пар вырывается из носика злой струёй, оседает на кафеле каплями. Выключаю газ, наливаю воду в чашку. Чай — единственное, что я могу ему предложить. Ромашковый чай и ложь о том, что всё будет хорошо.
Возвращаюсь с двумя чашками. Иван сидит в той же позе. Ставлю чай перед ним, он даже не смотрит.
— Сегодня среда, — говорю. — К психологу поедешь?
— Какой смысл?
— Иван...
— Нет, правда, какой смысл? Она говорит мне отпустить вину. Как? Как отпустить то, что я убил человека? Что из-за меня чьи-то дети остались без отца, а женщина стала вдовой?
Слова бьют по нервам. Каждый раз одно и то же. Круг замкнулся, и мы ходим по нему день за днём.
— Это был несчастный случай.
— Несчастный случай… — повторяет он горько.
Внутри всё сжимается. Он выучил наизусть досье человека, которого сбил. Нашёл в интернете, читал некролог снова и снова.
— Хватит себя истязать.
— А как ещё? Как жить дальше, зная, что ты отнял чью-то жизнь?
— Этот человек сам выбрал смерть. Это его ответственность. И мне очень жаль, что для своих целей он выбрал именно то место и время. Это не твоя вина, — мой голос садится. Допиваю чай — он остыл, горчит. Как и всё в этом доме. — Тебе нужно поесть перед лекарствами.
— Не хочу.
— Вань, ты должен.
Он смотрит на меня так, словно видит впервые.
— Почему ты ещё здесь, Уля?
Вопрос застаёт врасплох. Руки замирают над таблетками.
— Что за глупости?
— Я же вижу, как ты на меня смотришь. С жалостью.