Я отстегнула наручники от ремня и с силой защёлкнула их на его запястьях.
Он захрипел, но всё же умудрился вывернуть шею так, чтобы встретиться со мной взглядом. Я его не подняла.
Никогда не смотри в глаза.
Это было первое правило охоты за головами.
— У меня есть дети, — всхлипнул он.
Я сглотнула.
Так же, как и у моих родителей, когда Совет отправил их в Эндлок.
Дивидиумом правил Совет, сформированный после войны — три лидера, которых избирала коллегия чиновников из каждого сектора.
Каждому советнику закрепили свой сектор для надзора за соблюдением правил: советницу Эдер — за Нижним сектором, советника Баскана — за Средним, советника Пенью — за Верхним.
Жили они все в Верхнем секторе — в домах, где легко уместилось бы с добрый десяток семей.
— Пожалуйста. Я не хочу умирать, — слова Торина едва шевельнули воздух.
Он явно переоценивал мой характер, если думал, что мольбы о пощаде помогут.
— Я тоже, — пробормотала я. Сострадание не накормит Джеда.
Толпа продолжала обтекать нас, не моргая, — наглядное напоминание о том, сколько людей каждый день арестовывали и отправляли в Эндлок.
Большинство постоянных гостей Эндлока платили за право охотиться на преступников нижнего уровня — обычно только на это у них и хватало средств. Но больше всего богачам нравилось пинать «одного из своих». А такой заключённый, как Торин? Охотники из Верхнего сектора только и будут ждать шанса прицелиться в него.
У меня чуть сердце не остановилось, когда я утром проверила базу данных преступников на древнем планшете, на который пару лет назад насобирала кредитов, купив его с рук. На экране всплыла реклама, призывающая заглянуть в офис «Эндлок Экспириенс» в Нижнем секторе и обсудить бронирование бюджетного охотничьего пакета с включённым питанием и двумя ночами на кемпинге с видом на охотничьи угодья Эндлока.
Забронируйте сейчас — и получите бесплатный фоторежим и апгрейд оружия!
Я фыркнула, глядя, как текст проползает по экрану, и смахнула рекламу, открывая обновлённый список наград. Рядом с расплывчатой фотографией Торина значился размер вознаграждения за его поимку — десять тысяч кредитов.
Это была самая высокая награда, которую я когда-либо видела, а тюрьма заработает минимум вдвое больше, продав его жизнь охотникам.
У меня никогда не было ни денег, ни желания участвовать в охоте, хотя я отправила в тюрьму достаточно людей, чтобы чувствовать себя причастной к подписанию их смертных приговоров.
Я считала, что охота — это зависимость, как азартные игры или выпивка. Она дарила людям ощущение власти, иллюзию контроля в обществе, где нас связывали бесконечные правила. Правила, определяющие, в какие часы нам позволено выходить из дома. Правила, диктующие, куда именно мы можем ступать внутри Дивидиума — нам запрещено подниматься выше Нижнего сектора без официальных документов.
Я выдохнула, рывком поставила Торина на ноги и подтолкнула в сторону городской тюрьмы.
— Кого ты мне сегодня привела, Рейвен? — спросил капитан Флинт тем же суровым, бездушным голосом, что и бетонные стены вокруг.
Тюрьма была самым новым зданием в Нижнем секторе — и самым неприветливым. В передней комнате — только серые стены и зарешеченные окна, пустота, нарушенная одним-единственным столом посреди помещения и кроваво-красным флагом на стене за ним. В центре флага — три чёрных пересекающихся круга: один сверху, два снизу. Три круга. Три сектора. Три советника. Флаг Дивидиума.
Тяжёлые входные двери отсекли уличный гул, окунув нас в напряжённую тишину, которую нарушал лишь тонкий голос, доносившийся из маленького экрана планшета в руках капитана Флинта.
— У нас срочное обновление по поводу нападения на западный квадрант посевных полей, произошедшего почти две недели назад. После изнурительного расследования городская стража сообщает о выводах Совета: Эрис Сайбин, известная террористка и лидер организации мятежников, называющей себя Коллективом, признана виновной в поджоге, уничтожившем значительную часть будущего урожая города и приведшем к гибели нескольких полевых рабочих, а также к смерти Сайласа В. Эдера, мужа советницы Калтрионы Эдер.
Я прищурилась, всматриваясь в планшет.
Этого не могло быть.
Эрис возглавляла ячейку Коллектива в Верхнем секторе. Да, раньше она устраивала опасные митинги и нападения на Совет, но ни одно из них не было направлено против урожая. Повредить посевы — значит ударить не по Совету, а по Нижнему сектору. Обвинение Коллектива в смерти мужа советницы Эдер означало бы усиление патрулей и арестов в Нижнем секторе — законных или нет.
— Стража продолжает расследование, что именно делал Эдер по ту сторону пограничной стены Дивидиума, — продолжил голос, — ведущая версия: тщательно спланированное похищение и казнь, устроенные Коллективом. Эрис Сайбин всё ещё на свободе.
Новостной поток сменился рекламой ювелирной лавки в Среднем секторе, специализирующейся на браслетах с подвесками, выточенными из зубов заключённых Эндлока.
Тучная туша Флинта склонилась над устройством; он ни разу не поднял глаз, даже когда я толкнула перед собой Торина.
Торин волок ноги всю дорогу до тюрьмы, успокаиваясь только тогда, когда я вытащила кинжал и пообещала лишить его достоинства. После этого за ним ещё попробуй угоняйся.
— Торин Бонд, — объявила я, передавая его стражам по обе стороны от вычурного стола Флинта.
Планшет опустился, всё внимание Флинта переключилось на человека, оказавшегося в его власти.
— О, Совет, ты пошла за беглецом из Верхнего сектора? — его голубые глаза впились в мои, и я не смогла понять, то ли он восхищается моей смелостью, то ли потешается над моей дуростью.
— Флинт, речь идёт о десяти тысячах кредитов.
Он пробежался взглядом по листу пергамента, выискивая имя Торина.
— И за что его?
— У его жены в прошлом году был роман. Когда Торин их застукал, он донёс на её любовника стражам — заявил, что тот украл дорогие часы. Мужчину отправили в Эндлок. Убили. А пару недель назад жена Торина нашла часы спрятанными у него в кабинете и донесла уже на него.
Флинт присвистнул.
— Сочно.
— Эта сука меня подставила, — рявкнул Торин, и стражи резко дёрнули его за руки, пока он не заткнулся.
Я скривила губы, обращаясь к Флинту, но достаточно громко, чтобы Торин услышал:
— Даже если бы он этого не сделал, разве наблюдать, как дети голодают, имея больше еды, чем способен съесть, — недостаточно тяжкое преступление?
Наверное, это было нечестно. Может, во мне просто говорила злоба на то, что Торин родился в семье, которая и понятия