— Ммм… — стиснув зубы, простонала я, чувствуя, как мое тело дрожит от касаний его языка.
Я чувствовала, как мои руки скользят по моим бедрам, которые сами приподнимались навстречу его страстной, голодной ласке.
Я понимала, как это стыдно. Но ничего не могла с собой поделать.
Мне снова было стыдно за то, как бессовестно выгибается мое тело, как жаждет его прикосновения. Оно уже не просто выгибается ему навстречу, потеряв контроль.
— Что ты делаешь, мышонок, — услышала я голос. — Как же тебе нравится… Я прямо чувствую, как ты течешь… Так сладко течешь… Ах, мой мышонок…
— Пожалуйста, — шептала я, чувствуя, как он снова прильнул жарким поцелуем.
— Я хочу, чтобы ты сама попросилась. Чтобы ты сказала, что хочешь, чтобы я вошел в тебя, — услышала я голос, понимая, что он чувствует, когда я вот-вот приближусь к той самой грани. И за секунду он сбавлял темп.
Я не могла о таком просить. Но тело просило, оно бесстыже умоляло его дать мне закончить.
— Я попрошу, когда ты снимешь маску, — прошептала я, глядя ему в глаза.
— Боюсь, что если я сниму маску, тебе будет еще страшнее, — послышался смех.
Он оставил на моем животе горячий поцелуй.
— Ты сводишь меня с ума, — шептал он, целуя мой живот, пока его пальцы гладили меня между ног. — Ты знаешь об этом? Только попроси… Просто прошепчи: «Да…».
— Нет, — задрожала я.
— Хорошо, я продолжу… — послышалась усмешка. И снова я изнемогала, натягивая веревки.
— Ты хочешь, чтобы я потом умерла от стыда? — прошептала я.
— Да. Но сначала ты умрешь от желания, — я слышала, как голос задыхался. Он наслаждался этим. Ловил каждую мою дрожь, каждое движение бедер. Это было невыносимо.
— Это очень жестоко, — задыхаясь, прошептала я. — Не надо…
— Нет, это не жестоко, — медленно произнес он, вставая и кладя руку на свою вздувшуюся ширинку. — Вот это очень жестоко. А я смотрю, ты решила поиграть со мной?
Я жадно смотрела, как его рука скользит по штанам. У меня дыхание перехватывало. Что-то внутри меня безумно хотело этого. Но гордость не позволяла просить. Мне казалось, что если я попрошу, я проиграю.
Я стиснула зубы, чувствуя, как он снова опускается вниз. Я сдерживалась до дрожи в руках. Держалась до последнего, глотая стон за стоном, как вдруг почувствовала, что мое тело взорвалось и забилось в экстазе.
— Вот зараза… Если бы ты знала, какая ты восхитительная, — послышался смех. Он отогнул маску и поцеловал мой вздрагивающий живот. — Как представляю тебя с раскинутыми ногами, у меня штаны рвутся…
Я тяжело дышала, чувствуя, как веревки медленно сползают с меня и растворяются в воздухе.
Он отстранился, будто сжёг губы. На миг его пальцы дрогнули — не от страсти, а от того, что он ненавидел себя за то, что не может остановиться. Он наказывал меня за то, за что наказывал себя: за слабость.
Глава 38
— Мне пора, — послышался голос. — Будь хорошей девочкой, и больше не залезай на подоконник…
Он развернулся и вышел, а через пять минут я услышала хлопанье крыльев. Я осталась одна.
Когда дверь закрылась, я села на корточки, прижав ладонь к животу. Там, где его губы оставили жар, теперь пульсировала пустота.
Я ненавидела себя за это.
Но тело — предатель — жаждало вернуть ту боль, это наслаждение, потому что в этом было единственное тепло в этом проклятом мире.
Огонь в камине догорал, я собрала все подарки и достала ночную рубашку. Я вошла в туалетную комнату и с удивлением обнаружила, что есть горячая вода.
Я сняла чулки, помылась и переоделась, пытаясь не думать о том, что случилось сегодня.
Мне было ужасно стыдно за то, что мое тело откликается на него, что я веду себя как… Я спрятала лицо в руках. Я не знаю даже его имени. Да что там имя! Я его лица не видела.
Я сидела в кресле, обнимая колени.
Я осуждала себя. Осуждала за свое желание. За то, что бесстыже хотела его. За то, что один вид его вздувшихся штанов вызывал возбуждение. Осуждала за то, что мне было хорошо в тот момент, когда должно быть плохо. Я должна была сидеть с каменным лицом, но нет же! Вместо того, чтобы вести себя как приличная женщина, я…
Черт! Черт! Я не должна себя так вести!
Я почувствовала, как между ног всё ещё пульсирует постыдный жар.
“Боже, боже, боже… Мне так стыдно! — выдохнула я, глядя на огонь. — А ведь еще замужем!”
Я вспомнила мужа. Его лицо. А мне ведь никогда с ним не было так… так… хорошо в постели. Я не могла сказать, что он неумелый. Нет. Просто… просто… там было все иначе… Да, я тоже испытывала удовольствие, но не такое яркое, не такое болезненное, не такое… постыдно восхитительное… Да, он желал. Но не как животное. Всегда соблюдал границы дозволенного. Никакого безумия. Я чувствовала себя любимой женой в его объятиях. А здесь… здесь я чувствую себя животным!
Я смотрела в огонь, как вдруг в груди появилась жгучая боль. Я опустила глаза, видя, как кожа в том месте, где коснулись пальцы пленницы, едва заметно засветилась.
Я бросила взгляд на огонь, но вместо пламени я увидела… жуткую камеру пыток и ту самую девушку, которую я освободила.
Рори лежала на каменном столе, прикованная цепями за запястья и лодыжки. Её тело судорожно подрагивало при каждом повороте ручки, которую медленно, с наслаждением крутили стражники. Её лицо… О, её лицо!
Над ней стоял Хассен. Он склонился к пленнице с видом участливого врача. Нежно отвёл прядь пепельных волос с её щеки, испачканной кровью и слезами.
— Где артефакт? — прошептал он почти ласково.
И в этом голосе — ни капли жалости. Только ледяной расчёт, маскирующийся под сострадание.
Я задохнулась.
Не в смысле метафоры. Буквально.
Мои лёгкие отказались вдыхать — будто мои собственные рёбра превратились в цепи, будто мои руки тоже прикованы, и каждый поворот ручки рвет на части мои нервы. И каждый стон, который вырывался из груди Рори - мой.
Глава 39
— Где артефакт? — вкрадчиво спросил Хассен, убирая прилипшую к