Так, понятно. Женщина-вулкан, значит. От таких мужики прутся, пока отношения в новинку.
— Стало быть, она и истерики закатывает.
— Точно, ваша милость. Все слышат, как кричит, когда недовольна.
Донна да Висанна обрадовалась, что представился случай угодить мне. И выказать свою неприязнь моей сопернице.
Вместе они с королём более пяти лет, вероятно, Энрике стал уставать от неё. Тем более роды не красят женщину, особенно в средневековье.
Пока я раздумывала, донна да Висанна решила угодить мне ещё больше. Выказать готовность служить.
— А её единственному сыну его величество дал титул герцога, что совсем неслыханно для такого малыша! И самой Марии перепал титул графини Ридегейры, правда, графство её настолько мало и далеко от столицы, что фаворитка там ни разу не бывала. И доход графство приносит маленький, захудалая неплодородная земля.
И всё же графиня. А её четырёхлетний сын — герцог, что равносильно признанию его наследником.
Я отпустила донну да Висанна, заверив, что она была мне очень полезной.
Ирен тем временем, когда слуги убрали со стола, принесла карты.
— Что вы намерены с этими размалёванными картинками делать? — спросила она с явным осуждением и всё время крестясь.
— Думать. Садись напротив.
Я вытащила из колоды старшие карты. И дурака тоже.
— Кто у нас герцог Каста? Какая масть? Пиковая или трефовая?
Я показала на карту короля.
— Пики, конечно. Самая чёрная.
— Ладно, будь по-твоему.
Я отставила карту в сторону.
— Тогда король Энрике трефовый король, согласна?
Ирен оглянулась по сторонам, но мы с ней вовремя активировали артефакт молчания. Я чувствовала, что вскоре его просто отберут, так что медлить нельзя.
— Пусть так, ваша милость.
— Остаются два короля. Маркиз Тавора — бубновый, это канцлер. Он богат, хитёр, умеет казаться глуповатым при короле.
Ирен с восхищением смотрела на меня.
— Но вы ведь не общались с ним!
Да, когда Бланку сюда сослали, он уже был канцлером, а его дочь — фавориткой. Но во время свадьбы оба старались не попадаться бланке на глаза. Тогда союз с Франкией был важен для короля Энрике.
— Я знаю такую породу людей.
Отец Бланки был таков. Хитрый и пронырливый, запускающий руку в казну, кричащий на всех углах, что готов дочь и жену прозакладывать ради блага королевства. Считай, своего блага. Так оно и вышло.
Благодаря отцу Бланки король Жан разглядел в кузине перспективную невесту для заморского дома.
— Кто же червонный король? Пока оставим. Он ещё появится, уверена.
Мой кузен ни на одну роль пока не подходил, сердцем чуяла.
Я отставила королей и взялась за дам.
— Мария Тавора — червонная дама. Любовница. Ты бубновая масть.
— Да я живота и сил не жалею, чтобы имущество ваше сберечь! — вскочила разгневанная Ирен на ноги, но я успокоила её:
— Вот именно поэтому и бубновая. Бережливая, рачительная, весёлая в меру. И ты дама, наравне с фавориткой короля.
— Чтоб её дурная болезнь пожрала!
Ирен плюнула на ковёр, чего с ней раньше не случалось. Но тут разошлась. Даже косить перестала.
— Ты думай, что говоришь. Откуда она её возьмёт? Разве от короля. Так тогда и меня заодно!
— Упаси Богоматерь! — перекрестила Ирен и снова посмотрела на карты на столе.
Моя игра её занимала.
— Трефовая дама — это я, конечно. Королева при короле. А даму Пик я, кажется, тоже знаю.
Вспомнила Идалию. Старшую сестру разбойника с большой дороги Хорхе Сервальо. Она обладает мудростью, и она цыганка, значит, умеет то, что не под силу самым светлым магам.
Она мой козырь в рукаве, но пока не время его доставать.
— Теперь валеты. Бубновый — тот разбойник, что меня похитил.
Он не король, за ним кто-то стоит, однозначно. За деньги и титул его верность купить нетрудно, а главное, он не совсем дурной, выгоду свою чует. Не фанатик, с такими договариваться одно удовольствие.
— Трефовый валет — наш отец Педро. Благодушен, алчет власти и берёт на себя роль покровителя заблудших душ. Пастыря, — смеялась я. Действительно, стало легче на душе.
Вроде смотришь на карты, и всё это кажется не настоящим. Игрой. Всегда можно прекратить её и выйти из-за стола.
— А я знаю, кто червонный валет, ваша милость? Вы с ним скоро встретитесь.
У Ирен заблестели глаза, а на губах заиграла шаловливая улыбка. Мне даже стало любопытно, о ком это она.
— Как же, ваша милость! Ещё скажите. Что вы не знаете!
— Говори уже!
Я смешала карты.
— Это дон Паскуаль, создатель ваших духов и мыла. Говорят, он умеет делать их так, чтобы изменить судьбу того, кто пользуется его ароматами. И он очень большой охальник, но границы знает.
— И такой полезный человек не заинтересовал Святой Орден?
Инквизиция давно бы сожгла нечестивца на костре, а раз этого не произошло, то было два возможных объяснения.
Первое: этот придворный парфюмер просто плут и шпион Святой церкви. Второе — он умеет то, что не может никто. И тем самым чрезвычайно полезен власти. Любой.
— Посмотрим, — согласилась я, отправляя карты обратно в шкатулку, из которой Ирен их ранее достала.
— А остальные?
— Остальные в нашей колоде пока неизвестны. Но ты примечай, возможно, скоро мы их узнаем.
И даже дурака. Шута.
— Готовь постель. Герцог сказал, что мы здесь заночуем, а я устала. Путь ещё долгий.
Пять дней или около того.
Думала, что не засну, но вскоре, как голова коснулась довольно мягкой подушки (спасибо, Ирен, что смотри за моим имуществом), я крепко уснула.
Мне снился удушливый туман. Он кружил вокруг меня, хватал за руки и мешал идти. Потом туман превратился в руку, и она сжала меня за горло, мешая дышать. Я закашлялась и проснулась.
Вокруг меня стояла дымовая завеса, мешая видеть что-либо на расстоянии вытянутой руки.
— Пожар! — просипела я, разглядев языки пламени, подбирающиеся к ножному концу моей походной кровати.
Глава 27
— Ирен! — кричала я, но из моего горла вырывалось лишь сипение.
Я кашляла и задыхалась в клубах едкого дыма, в котором вскоре потонули и языки пламени.
Вскочила на ноги, в чём была, а это ночная сорочка до пят, и тут же упала на колени. Смотреть было больно. И некуда.
Повсюду клубился дым, и я вдруг поняла, что надо ползти хоть куда-то, иначе пропаду. И не лишиться бы сознания!
Вдалеке слышались крики, но они были столь неявными, словно я попала в призрачный мир, где ни меня не могут слышать, ни я не смогу кого-либо найти.
Интересно, если я сейчас умру,