Слова Идалии привели меня в чувство. Действительно, Бланку, настоящую, её похоронили в одном из таких монастырей. Кто знает, может, здесь мой путь и вправду окончится!
Только не так, как я того жду.
— Часы при тебе? — коротко спросила я не оборачиваясь. И почувствовала, как Идалия кивнула.
— Мы не голодны, оставь еду здесь, и будь готова минут через пять. Я приму просителя.
Специально подчеркнула, что фаворитка нуждается во мне больше, чем я в ней. Пусть ей так и передадут!
А когда нас оставили одних, то повернулась к Идалии и, глядя ей в глаза, спросила:
— Часы — ниточка ко мне, верно?
Меня осенило только что! Но лучше позже, чем никогда.
— Я думаю, что вы поступили мудро, ваша милость, когда приказали мне взять их с собой. Ведь так герцог прибудет сюда и можно будет свалить провал ваших переговоров на него.
— Ты говоришь так, будто всю жизнь провела при дворе, а не в повозке.
— Может, когда мой брат был дворянином, я тоже имела при нём своё место.
Идалия горько усмехнулась. Я видела, что ей не хотелось об этом вспоминать.
— Иногда бесконечная дорога лучше, чем каменный мешок. Я держу связь с людьми брата, когда вы скажете, они придут на помощь. Но им нужен день, чтобы стянуть силы.
— Хорошо, держись рядом.
Идалия, конечно, не могла заменить Ирен. И в преданности цыганки я тоже не была уверена, к тому же разве можно быть преданным тому, кто не даёт поесть с дороги.
Я видела, как Идалия косится на козий сыр и брусничный морс, но могла позволить нам лишь освежиться напитком.
— Не отравлено, тут не опасайтесь. У вас свой дар, а я чую яды, — сказала Идалия и даже улыбнулась. Похоже, морс примерил её с вынужденной голодовкой.
Нас вели светлыми сухими коридорами. Я пыталась запомнить дорогу, но потом поняла, что это бесполезно. Монастырь имел столько ответвлений, что представлял собой целый город. Да и бежать в одиночку не удастся.
Идалия права — это из лесу есть выход, но не из каменного мешка.
Вскоре нас привели в башню и впустили в просторное помещение на самом верху, устроенное с негой и роскошью. Комната была пуста.
— Думаю, за нами наблюдают. Вот и не дадим повода к кривотолкам.
Я выучилась говорить по-здешнему. Я освоила принятый здесь этикет и теперь могла безнаказанно его нарушать.
Села на хозяйский стул и сделала знак Идалии встать за спиной. Я была готова к аудиенции, и вскоре она состоялась. Окованная железом дверь в соседнюю комнату отворилась, и вошла та, кого я так хотела видеть.
Мария Тавора оказалась красивой, тут молва не солгала. И обаятельной. Про таких говорили: куколка. Невысокого роста, темноволосая, со жгучими глазищами, она не привыкла склонять головы, украшенной маленькой тиарой, будто нахалка имела отношения к королевской семье.
Она застыла на пороге, но я не собиралась вставать и идти ей навстречу. Некоторое время мы молча мерились взглядами.
Я ощутила всю ненависть, годами копившуюся в груди Бланки, всю классовую неприязнь, которую её приучили испытывать к выскочкам, подобным графине Ридегейра. Да, она была дочерью первого министра, маркиза, но она была не ровня королю.
И возомнила, что пару степеней, ведущих наверх, можно запросто перепрыгнуть.
— Ваше величество, — произнесла Идалия вполголоса. — Вас здесь встречают недолжным образом. Наверное, вам лучше вернуться к себе.
Я, не сводя глаз с Марии, не собиравшейся склонять голову, громко ответила:
— Ты права. Я думала найти здесь графиню, скоротать день за беседами об общих знакомых, но вижу, что её светлость, если это она, немая. Вернёмся. Оставим несчастную в её немощи.
И уже собиралась встать, как Мария вспыхнула, закусила нижнюю губу и сделала лёгкий реверанс в мою сторону.
— Простите, ваше величество, я онемела от вашей красоты.
Издёвка? Ладно, посмотрим кто кого!
Голос у фаворитки был низким, с приятной хрипотцой. И по её стройной фигуре не скажешь, что она родила троих детей. Ведьма, не иначе!
И льстивая тварь!
— Рада, что вы обрели голос. Надеюсь, свой собственный?
Пусть знает: я понимаю, кто стоит за её желанием стать королевой! Как минимум — её отец.
Я указала Марии на место напротив.
— Можете сесть, ваша светлость, — улыбнулась я. — Вы хотели мне рассказать, как вернуться домой?
Вблизи было заметно, что в уголках глаз Марии Тавора прячется страх. Я безошибочно научилась угадывать его в других, потому что последнюю неделю часто видела в зеркале.
— Вам любопытно посмотреть на меня, а мне послушать вас.
Я сразу решила играть ва-банк. Безо всяких расшаркиваний, которые давно утомили. Всё-таки я осталась человеком своего времени — и если тебе говорят, что знают, как отправить тебя домой, то это значит, домой, а не в новую тюрьму!
— Мы так и не были толком представлены друг другу, — пролепетала Мария, опустив глаза.
Ах, не были, конечно!
— Я помню, что вы украли у меня первую брачную ночь. И все последующие тоже.
Да что это со мной! Я еле сдерживалась, чтобы не наброситься на эту стерву и не оттаскать её за пышную кудрявую шевелюру! Вероятно, память Бланки давала о себе знать, и мне впервые с момента моего появления здесь стало страшно: вдруг я и она стали одним целым? И теперь уже не разделить!
— И теперь вы предлагаете мне вернуться домой? Куда же конкретно?
Мария быстро подняла глаза на Идалию.
— Говорите при моей доверенной даме. Не хочу, чтобы потом вы отказались от своих слов. Мы же с вами не были добрыми приятельницами и по понятным причинам не будем. Но можете быть уверены, сказанное при Идалии не покинет этой комнаты без моего на то разрешения.
— Я думала, вы другая, — тихо промолвила Мария, внимательно вглядываясь в меня.
— Кроткая и скромная, — вздохнула я.
Эти слова отозвались в груди какой-то грустью. Тихой печалью, пропитанной затхлостью спальни опальной королевы. Без вины виноватой. Потому что скромная, кроткая, выполняющая волю сначала родителей, потом брата-короля, а после и своего венценосного супруга.
Я пыталась воскресить последнего в памяти Бланки, но она мне не позволяла. Почему-то считала его невиновным.
Я взглянула на всё ещё робеющую Марию так, будто если она и дальше будет молчать, я выброшу её из окна.
— Я могу переправить вас за границу. Вернуть вашему кузену, — выпалила она с лихорадочным, чахоточным румянцем на щеках.
Признаться, мне захотелось выругаться. Громко и матом, тем самым, который я не жаловала в прошлой своей жизни.
А потом спросить: «И только?!»
Но