Старший гвардеец расплывается в довольной ухмылке:
— О, шеф, ты за новеньким приехал?
Я хмыкаю.
— В том числе. Где рыцарь?
Дятел, почесав затылок, кивает куда-то в сторону дальних построек:
— На полигоне. С утра тренируется, как конь трудовой. Ни минуты покоя.
При этом старший гвардеец выглядит подозрительно довольным. Я догадываюсь, в чём дело, но пусть сначала всё подтвердится.
Достаю связь-артефакт и звоню Гумалину. Мог бы и по мыслеречи — но люблю удивлять своих людей.
— Шеф? — казид сразу удивляется. — А почему по прибору?
— Да вот хочу сказать при Дятле, чтобы ты подготовил дистанционную систему датчиков контрольной энергии. Так, чтобы датчики можно было раскидать по всему городу, а сигналы шли в центр. Сможешь, Трезвенник?
— Хм, а те камушки себя хорошо показали?
— Да. Благодаря им мы засекли урода, который открывал Астральные карманы.
— Ну хорошо… тогда разработка только за центром управления, — бурчит себе под нос Гумалин. — Через неделю управимся.
— Давай. И передай потом Дятлу.
Я выключаю связь-артефакт. Дятел смотрит на меня недоумённо:
— А что нам с этой системой потом делать, шеф?
— Узнаем после того, как я поговорю с Царём, — киваю Маше: — Маша, пошли.
Она радостно кивает. Мы движемся к полигонам — вокруг слышны выстрелы и крики инструкторов. Полигон разделён на несколько секций, и бывшая княжна Морозова стремглав уносится в свободную справа. Вскоре оттуда уже слышится свист ледяных снарядов, характерный хруст и треск мишеней — и довольное «ага!» на фоне.
Всё. Маша в своей стихии.
А я следую за Дятлом в дальнюю секцию. За бетонным ограждением вижу, как датский рыцарь-каменщик разбивает каменный столб. Голыми руками, без доспеха и даже без бинтов. Столб трескается от его ударов, как лёд под кувалдой: сеть глубоких линий расползается по поверхности, крошка летит веером, а каждый новый хук выбивает такие куски, будто перед Рыцарем не гранит, а картонная бутофория, подготовленный для школьного спектакля.
Дятел рядом, руки в карманы засунул, наблюдает за ним с уважением, весь из себя довольный.
— Не зря его против тебя поставили, шеф. Конечно, у него не было и шанса, но откуда это знать датчанам?
— Досье давай, — я забил и не прочитал.
Дятел охотно начинает:
— Его зовут Мартен Дальберг. Служил в королевской бригаде «Львы Копенгагена» — тяжёлая ударная пехота, между прочим. Потом перешёл в пограничную стражу Ост-Зеландии. Там отличился в стычке с виндландцами: вывел из окружения половину заставы, проломил проход в скальном коридоре собственными руками и прикрыл отход. За это получил титул Рыцаря.
Я поднимаю бровь, Дятел продолжает с удовольствием:
— А вместе с титулом и право выступать на дуэлях за младшего принца. Это, по датским меркам, элита, шеф.
Я хмыкаю.
— И ты его так нахваливаешь, потому что к себе хочешь?
Дятел пожимает плечами, явно не скрывая своего намерения:
— Не отказался бы. Таким добром редко разбрасываются.
Я подхожу ближе. Рыцарь уже заметил нас: выпрямился, отряхнул с ладоней каменную пыль, встал в стойку — чётко, строго, будто на смотровой.
— Привет, грэвэ Мартен.
Он сразу склоняется, уверенно и правильно, без показного подобострастия. Голос у него ровный, железный. Вот что значит воспитание и дисциплина:
— Ваше Величество. Для меня честь предстать перед вами. И… благодарю за то, что вы пощадили меня на арене.
— Ты сам пережил мой удар. Не стоит меня благодарить, — отвечаю. — Дальше тебя медики просто подлатали немного. Тренируешься?
Датчанин кивает:
— Держу себя в форме, пока это возможно. Привычка. Когда работаешь с камнем — рукам нельзя давать расслабляться. Да и… — он чуть сжимает кулаки, — так спокойнее в голове.
Я хмыкаю и прикидываю варианты его дальнейшей судьбы.
— Возможно, твой род попробует тебя выкупить.
Он качает головой решительно:
— Нет. Никто из моего рода не посмеет вызвать гнев принца Николая.
Я поднимаю бровь:
— Гнев?
Мартен отвечает спокойно:
— Я отдан вам как трофей. Для меня и моего рода это позор. Они предпочтут сделать вид, будто меня больше не существует. Выкупить обратно — значит признать ошибку и получить гнев принца. А в Дании признание ошибки дороже золота.
— Понятно, — отвечаю, прикидывая куда же его девать.
Он вдруг вскидывает подбородок:
— Вы можете послать меня в Аномалию, Ваше Величество. Могу добывать вам зверей.
Я качаю головой:
— Для этого есть профессиональные охотники из местных. А ты в первую очередь воин. И обязан сражаться с людьми. Твоё место — в гвардии.
Он моргает, словно я сказал ему что-то невозможное:
— Вы… возьмёте меня в королевскую гвардию?
— А почему ты удивляешься? — спрашиваю. — У тебя отличные навыки. — Киваю на столб, который теперь выглядит так, будто в него врезался астероид. — И твою семью перевезём сюда. Заберём из рода. Дания спорить не станет, я уверен. Как и твой род.
Я вижу, как у него дрогнули губы — смесь эмоций, надежды и непонимания, что его вообще допускают до такого масштаба предложения.
— Это… было бы чудесно.
— Теперь насчёт твоей зарплаты, — продолжаю. — Двадцать тысяч рублей вполне. В кронах это… — задумываюсь.
— Я знаю, сколько это, — ронят он, но тут же осекается. — Это больше, чем я получал как Рыцарь принца!
— Как королевский гвардеец Багровых Земель ты стоишь больше, — говорю, ещё раз оценивая разрушенный снаряд.
После этого хлопаю Дятла по плечу:
— Ну всё. Передаю тебя твоему командиру. Удачи.
На этом оставляю гвардейцев. По дороге обратно заглядываю на Машин полигон — она всё ещё тренируется. Ледяные снаряды свистят один за другим, мишени трещат. Бывшая княжна Морозова в своём идеальном настроении: сосредоточенная, довольная и абсолютно в своей стихии.
— Даня, уже всё? — оглядывается она, не прекращая движения.
— Развлекайся сколько хочешь, — отвечаю. — А я поехал в Кремль. Ты мне там не нужна.
Она кивает, радостная, искренне счастливая, что её оставили тренироваться, — а я сажусь в машину.
По приезде в Кремль меня почти сразу провожают в просторный конференц-зал. Высокие потолки, старинные лепные карнизы, под потолком — массивные люстры, в которых современная электрика умудрилась ужиться со старинной бронзой.
Набор присутствующих более чем необычный: Царь, Владислав Владимирович, посол Дании и датский кронпринц Рунэ Виллем. Последнего я не сразу узнаю — слишком уж отличается от фотокарточки, что лежит у меня в банке памяти. На снимке он был гладко выбрит, серьёзный, надменный. А здесь — молодой мужчина с тонкими усиками, бледный, взволнованный, будто пришёл не на дипломатическую встречу, а на собственный