За чаем Фатима не сводила глаз с мужа, словно сомневалась, точно ли он сидит перед ней.
Она рассказывала про детей:
— Сахажан в городе, женился...— Фатима прикусила язык. «Сказать ему, что на русской? Ах, не все ли равно — русская или казашка, лишь бы Сахажану было хорошо. Отцу не жить вместе!» Но она все же не сказала, заговорила о другом сыне:
— Асхаржан тоже в городе, у брата, учится. А Гульжан вышла замуж. Живет в Кастеке.
— В Кастеке? За русского вышла? — сверкнул глазами Жунус.
— Вы знаете, что было здесь без вас. Теперь в Кастеке живут и казахи. Бакен тоже там!
— Бакен. Он вернулся?
— Все вернулись!
Жунус опорожнял пиалу за пиалой. Густой чай с молоком вприкуску с куртом — что может быть слаще для вернувшегося в родной дом блудного сына... Нет, только не сына, а отца.
А Фатима, глядя на повлажневшее лицо Жунуса, думала: «Вспотел, видно, совестно!»
На другой день рано утром, никому не показываясь в ауле, Жунус уехал в Кастек.
Узнав от Нашена необычайную новость, все аксакалы аула собрались проведать Жунуса. Каково же было их удивление, когда они узнали от Фатимы, что ее муж с утра уехал в Қастек. Все недоумевали и безмолвно смотрели друг на друга. .
Нет! Жунус неисправим, конченный человек. Он не только не уважает других, но и себя.
Старики перестали говорить о Жунусе, допустившем дерзкую выходку и непочтение к обычаю.
Гульжан и Бакен встретили Жунуса с радостью, зарезали барана. Бакен привез и Фатиму из Айна-Куля — устроили той.
Жунусу было обидно, что подобной встречи не было в своем ауле, в Айна-Куле. Видно, такая уж ему цена!
За два дня, проведенных среди близких сердцу людей, Жунус отдохнул душою и телом. Как мало нужно человеку! Жунус словно не скитался по Средней Азии, по Западной Бухаре. Все пережитое осталось позади, как тяжелый сон! На бледном лице его появился румянец.
Два года — небольшой срок, но за это время много изменилось в Айна-Куле. Гульжан не узнать. Взбалмошная гордая девушка превратилась в спокойную, трудолюбивую женщину, умеющую взвешивать каждое свое слово. Она не сказала отцу ни единого упрека, умолчала о неприятностях, пережитых Сахою из-за Жунуса.
Жунус не предполагал, что бывший соратник Бакен станет его зятем. Ну, что ж, он хороший джигит. Жаль только, что не излечился от своей горячности и по-прежнему любит спорить. Вчера Жунус крепко схватился с Бакеном. Если бы не вмешательство Гульжан, дело могло бы кончиться разрывом.
Рассказав о жизни беженцев в Китае, Бакен закончил: -
— Мне кажется, мы сделали ошибку, уйдя за границу.
— А что надо было делать?
— Пойти на соединение с Амангельды. Недавно мне рассказывали, как в Тургае он спасся от карательного отряда.
Бакен подправил волосы, закрывавшие рубец на виске.
— Если ты такой умник, почему молчал тогда?
— А разве вы слушали нас?
— Не нужно блеять, как хромая овца после полудня! — с раздражением сказал Жунус.
Этого Бакен не смог вытерпеть.
— Мы тоже убедились в вашей прозорливости! — желчно заметил он.— Отдал нас на съедение волкам, а сам сбежал!
Жунус побагровел от гнева и порывисто вскочил. В этом доме он больше не останется. Но тут подоспела Гульжан.
— Хватит вам! После драки кулаками не машут. За это пострадали не только вы, отец.
Жунус притих. Ему теперь нельзя спорить даже с родной дочерью!
На другой день рано утром Жунус поехал в город к Сахе, взяв с собой кузнеца Токея.
Вечерний сумрак опустился на город. В домах зажглись огни. Ветви деревьев опустились под тяжестью пушистого снега, как крылья подстреленной птицы.
Сагатов, по обыкновению, приехал в обком на вечернюю работу. Завтра он едет в Ташкент на пленум ЦК партии Туркестана — надо подготовиться. В соседней комнате энергично стучала на «Ундервуде» машинистка, спешила перепечатать необходимые сведения, нужные для Сагатова.
Саха, не торопясь, снял пальто, меховую шапку, аккуратно повесил их на вешалку и сел. за письменный стол. Не успел он раскрыть папку с бумагами, как позвонила Глафира.
— Приехал гость из аула, Токей... Может быть, вернешься пораньше? Он сидит у меня и говорит, что есть очень важное дело.
По взволнованному голосу Глафиры Саха понял, что Токей приехал неспроста.
— Что случилось?
Глафира молчала, видимо, не хотела говорить. Тогда Сагатов сказал:
— Скажи Токею, чтобы он пришел ко мне в обком.
Токей не заставил себя долго ждать. Он появился через полчаса и сказал просто:
Саха! Вернулся Жунус.
— Где он? В Айна-Куле?
— Нет, здесь, в городе. У знакомого...
— Ну, что же, дорогой Токе. Привезите его ко мне на квартиру. А я приду через час.
Оставшись один, Саха задумался. Как поступить с отцом? Может быть, позвонить Басову, посоветоваться? Он отогнал эту мысль. Надо увидеть Жунуса и посмотреть ему в глаза. Надо самому узнать и понять все.
Саха взволнованно курил папиросу за папиросой. Он вспомнил все пережитые из-за отца обиды и оскорбления. Каждый негодяй старался плюнуть ему в лицо, козыряя именем беглого Жунуса. А если в самом деле Жунус враг?
Саха вынул револьвер и задумчиво посмотрел в дуло. Тогда, тогда... Он вспомнил, как Тарас Бульба убил изменника-сына. Для него счастье народа было выше всего на свете, выше любви к Андрею.
Саха сунул револьвер в карман и снял с вешалки- пальто.
...Придя домой, он застал мирную семейную картину, Жунус и Токей забавлялись с Асхаром. Глафира накрывала на стол, перетирала полотенцем чашки.
Увидев вошедшего сына, Жунус поднялся и шагнул ему навстречу.
У Сахи дрогнуло сердце, но он только крепче сжал зубы. Жунус не выдержал сурового взгляда сына и заплакал. -
— Зачем вы вернулись? — глухим голосом спросил Саха.
Старик не ответил. Он вытирал слезы, обильно струившиеся по морщинистым щекам.
— Откуда вы едете? — продолжал допрос сын.
— Из Ташкента. Пришел в Чека и сдался сам. Просидел два месяца в тюрьме. Выпустили. Я просил, чтобы меня судили, но прокурор сказал: «Пусть тебя судит сам народ!»
— Садись, отец! — просто сказал