Придумал тоже — развернуть! А начальник, значит, будет дальше мучиться над скучной книжкой⁈ Не уж, лучше тронутый, но реальный проситель.
— Мы полиция! — назидательно сказал Ларс. — Мы обеспечиваем… — он скосил глаза на циркуляр «О полиции, ее назначении и установлении функций», — безопасность и надлежащий правовой порядок в общественном устроении.… Зови давай.
Констебль исчез. Ларс выпрямился, застегивая пуговицы кителя.
Мундир — великая вещь, даже если он не привычного серого цвета инфантерии. Цивильное платье излишне расслабляет военного человека, мундир же понукает размякшую волю к действию. Стоило Ларсу примерить пошитое по срочному заказу творение гёслингского портного, как тут же возникла непреодолимая потребность сбрить щетину и подстричься, что он и проделал.
Положение обязывает, как говорится.
Дверь отворилась. Через порог мимо Линда проник человечек. Низенький, щуплый: мизинцем зашибешь. Выбрался на середину комнаты, торопливо поклонился портрету короля Олафа на стене, потом ленсману.
— Добрый день, почтенный, — негромко сказал Ларс. — И какое же у тебя дело к полиции? Что стряслось?
Человечек поднял давно не стриженую голову. Маленькие, с косинкой, глазки подслеповато мигнули.
— Так что, ваша милость, — произнес он, вертя кепку. — Загуляла она.
— Кто загулял? — спросил Ларс.
— Милашка моя, — ответил проситель. — Красавица. Увели.
Он шмыгнул носом, словно собираясь пустить слезу.
— Э-э, — подал голос Линд, подпирающий дверной косяк. — Так я и знал. Опять старая песня! Поимей совесть, гере Тильсен! В прошлый раз тоже плакался, а она сама домой явилась.
— Так то ее два дня не было, милашки моей, — заволновался человечек. — А то неделю как не видно. Я извелся весь.
— Соскучился? — язвительно спросил Линд. — Не грусти, гере Тильсен, чай не съедят волки-то. Она у тебя и раньше загуливала. Скажешь, нет?
— Загуливала, — уныло подтвердил Тильсен. — Ну, ночь. Ну, две, по крайности, это когда я прошлый раз сюда приходил. Но чтоб так надолго…никогда!
— Ага, мы будем округу прочесывать, а она потом приплетется довольная, как из кабака. Нет уж, гере Тильсен, не будут мои парни искать твою дурищу!
И констебль, словно в подтверждение сказанного, стукнул по косяку ладонью. Человечек съежился.
Да что ж такое-то⁈ Ларс громко кашлянул, напоминая о своем присутствии. Спорщики умолкли. Ленсман выразительно посмотрел на Акселя. Тот смущенно улыбнулся и подул на ушибленную ладонь.
— Так, — четко проговорил Ларс, переводя взгляд на совершенно несчастного просителя, — вы, гере Тильсен, утверждаете, что кто-то похитил вашу… м-м-м…. подругу жизни?
Линд перестал дуть на руку и фыркнул. Тильсен замигал. Что за бред? Он сказал что-то смешное?
— Что такое, констебль? — сквозь зубы процедил Ларс. — Здесь что, ярмарочный балаган?
Аксель проговорил, едва сдерживая смешок:
— Никак нет… гере ленсман… не балаган. Только вы, гере ленсман, не так поняли. Гере Тильсен, он не подругу жизни утратил…. а, с позволения сказать… корову.
— Корову⁈
— Точно так, — подтвердил Линд, снова фыркая, — корову. И то сказать, ежели б у него свели подругу его дней и ночей — любезную фру Астрид, он бы так не убивался. Правда, гере Тильсен⁈
И констебль подмигнул совсем растерявшемуся крестьянину.
Ларс рассмеялся. Да уж, волноваться и говорить о корове, точно о женщине… Но ничего, когда о женщине, как о корове, — это гораздо хуже. Интересно, а как Тильсен отзывается об этой своей фру Астрид?
Из дальнейшего разговора выяснилось, что Тильсен (вместе с женой, тремя детьми, коровой и прочей домашней живностью) обитает в деревне Альдбро, что лежит «тут поблизости — часа три на телеге». Корова Милашка отличается острыми рогами, большими надоями и, по выражению Линда, ' блудливостью мозгов и копыт'. А точнее — животина имеет привычку, освободившись от привязи, бродить по окрестностям день-другой, а после радостно являться на родимое подворье.
— Сначала-то мы ее в общее стадо пускали, — повествовал Тильсен, усевшись на скрипучий табурет, — а только стадо вечером домой, а она где-то шлендает. Пастухи умаялись ее отыскивать. Ладно, раз дело такое, стали на луг водить и привязывать. А тут моя пошла проверить, а ее и нет. Думали, к утру заявится. А и утро пришло, и день прошел, и вечер, а она где-то шляется. А тут еще как раз какие-то пришлые по округе шатались, ну я и подумал — сперли.
— И припер… пришел сюда, — встрял Линд, — и давай ныть: украли корову, украли корову. Спасите, помогите! Ну, парни погрузились в повозку и туда! День потеряли. А поутру глаза продрали: а она, зараза, стоит на лужке, траву жрет!
— А что за пришлые были? — Ларс решил пока пропустить мимо ушей фразу «продрали глаза». Интересно, чем парни занимались на самом деле: искали животину или надирались местным акевитом? Но это дело прошлое.
— Да так, какие-то, — легкомысленно отозвался констебль.
— Ясно, — сказал Ларс и добавил, обращаясь к Тильсену. — Ну, а теперь-то что?
— Ну так, — пробормотал фермер, почесав макушку, — почитай, неделю как нету, и деревенские никто не видел, чтобы она по округе шастала или в лесу. Да и еще…
Он замялся.
— Э-э, гере Тильсен, не мудри, — протянул Линд.
Ларс покосился на констебля. Тот сделал невинное лицо, смешно наморщил переносицу.
— Так что ж еще?
— Ну, — Тильсен заерзал на табурете, — не знаю, ваша милость, а только вроде как странная она стала.
— Кто⁈ Корова⁈ — заржал Линд.
— Ну да, — ответил Тильсен, с неожиданным раздражением воззрившись на насмешника, — она самая. С той поры, как с веревки отвязалась, с той и странная стала. То спокойная, а то взбесится, не ровен час кинется на кого. Целый день пасется, а пригонишь домой — молока только кошке. Вот я и мозгую: сглазил ее кто-то и украл.
— Я ж говорил, гере ленсман, — завопил Линд, — чушь понесет! Корова у него сбрендила! Сперли ее! Да еще сглазили! Да кому она нужна, твоя, тьфу, Милашка косорогая⁈
Нет, он, что, все время будет пререкаться⁈
— Умолкни, Линд, — велел Ларс. — А ты, Тильсен, будь добр, изложи все письменно.
— Извиняйте, ваша милость, — отозвался тот, — неграмотен.
— Но крестик-то поставить сможешь? Сможешь. Так, констебль Линд, садитесь и составляйте прошение. Что значит, не умеете? Научитесь!
Прошение наконец