Ораз не нашелся, что ответить. Серегин, конечно, кое в чем и даже, пожалуй, во многом прав. Когда он уезжал в область, то оставил после себя трех заместителей, они- то и подвели. И еще как подвели! Вся бригада вдруг оказалась в прорыве. Конечно, виноват и он. Выбрал молодых, бурливых, как недоваренная сталь, ребят и заставил их руководить бригадой. Один из них слыл озорником и забиякой, был грубоват и упрям. Чуть что — лезет в драку, и зовут его за это Чумной Гена. Другой — тих, задумчив, воды yе замутит. Про таких казахи говорят: «По нему верблюд пройдет, он и то не шелохнется». И кличка у него подходящая: Иннокентий Блаженный. Третий — острослов, балагур, шутник и заводила, зовут его Куан- весельчак. Вот и заставь их работать всех вместе! Серегину критиковать легко, конечно, да ведь сталь варить — это не речи говорить. Об этом тоже не грех иногда вспоминать.
Да и вообще, кто такой Тухфатулин? Ну да, один раз его смена выдала сталь сверх нормы. Так, конечно, бывает — блеснула молния, да и исчезла. А его, оразовская, бригада трудится изо дня в день. И нет в ней ни рвачей, ни рекордсменов, все честные парни. И будут они опять на Доске почета! Будут, хоть ты в лепешку расшибись, проклятый Муслим Мусин!
И Ораз стал думать про Мусина. Странный он человек, только и ищет случая, чтоб кого-нибудь подсидеть, подставить кому-нибудь ножку, насолить покруче. И откуда столько злобы берется у людей? А так поглядишь, человек как человек, ходит, улыбается, здоровается за ручку: «Rак ваше здоровье, как жена, дети?»
Ораз так погрузился в свои мысли, что чуть не налетел на какого-то пешехода. Поглядел: девушка — молодая, красивая, идет улыбается. Он сконфуженно извинился, а она помахала ему рукой и прошла дальше. Ой, кажется, знакомая! Значит будут завтра разговоры: «Идет
наш бригадир, ничего не видит, шарахается, как пьяный». Он нахмурился и ускорил шаг. Надо успеть зайти еще домой и переодеться. У него же сегодня дневная смена!
...Вахтер широко распахивает ворота перед Грузовиком. Вслед за машиной входит и Ораз. Пять леn минуло с тех пор, как в первый раз перед ним раскрылись заводские ворота, и он прошел по заводскому двору. Тогда, помнится, он все плутал, все искал и никак не мог найти мартеновский цех. Теперь он пройдет через весь завод с завязанными глазами и встанет около своего мартена.
Ораз идет по асфальтированной дорожке, пересекает заводской садик, огороженный чугунной решеткой; слева от него — механический цех, направо — прокатный, пройди его—сразу попадешь в мартеновский. Ораз так привык к нему, что, даже возвратившись из отпуска, прежде всего бежит сюда. Ему нравится запах жженой стали, шумящее, ослепительно белое пламя мартена и сажа на пальцах. Только сталевар, конечно, поймет его.
В прошлом году, когда Ораз гостил у родственников жены, он попробовал рассказать аульным старикам о своей профессии — об огне, потоках раскаленной стали, гигантских печах, гудящих так, как будто в них, поселилась целая семья джинов. Старики его подняли на смех.
— Да ты что, шайтан, что ли? — спросил его один из них, самый языкатый.— Ведь только шайтан живет в пламени, а человек должен держаться от него подальше. Вот ты, говоришь, привык. Да как же можно привыкнуть к огню? Он сожжет тебя, да и все! Нет, это ты неладное что-то говоришь.
Что ж, и старики по своему правы: тому, кто не видел глухо гудящей мартеновской печи, кто не стоял над бушующим морем огня, не усмирял его раскаленные вихри, не любовался фонтаном разноцветных искр, бьющих под самый потолок, тому, конечно, не понять, что такое профессия сталевара. И любовь к огню ему тоже недоступна. Хорошо варить сталь может только тот, кто любит огонь. Қ нему нужно привыкнуть так же, как моряк привыкает к грозному, коварному и угрюмому океану — своему извечному врагу и кормильцу. Настоящие сталевары отлично понимают это.
В красном уголке мартеновского цеха собралась на оперативку вся бригада. Ждали только начальника смены. Было шумно и весело, каждый говорил о своем, но голоса двух приятелей Ораза — Геннадия и Куана — перекрывали всех. Ораз прислушался:
— А я тебе говорю, что это так. Посмотри, как он заваливает печь чугуном. Валит, валит его сверх всякой нормы, ну, печь, конечно, и задыхается! — кричал Гена.
— И что? Он делает это нарочно? — спрашивал Куан и тоже на весь цех. .
— А как же?
— Интересно, очень интересно получается.
Куан помолчал, соображая.
— Да что он, хочет напортить, что ли? — спросил он вдруг.— Мы-то думали, что у нас награждают за сознательность и честный труд, а оказывается...
— Фьють!— присвистнул Геннадий.— Нашел у кого искать сознательность: у Тухфатулина! Да чтоб ему в герои вылезти, он тебя в ложке воды утопит!
«О Тухфатулине споря г»,— подумал Ораз.
Он подошел к спорящим.
— Так что Тухфатулин? — спросил он строго.— Чем он тебе помешал?
Геннадий посмотрел на бригадира и отвернулся.
— Перегружает нашу печь так, что она глохнет,— проворчал он.
— Вот как,— удивился Ораз.— Для чего же ему нужно, чтобы наша печь глохла, а?
Геннадий усмехнулся:
— Для того самого,— сказал он хмуро.
Ораз подошел к нему вплотную и взял за плечо.
— Вот что, ты это брось,— сказал он твердо и очень строго,— Слышишь? Чтобы этого я больше от тебя никогда не слышал. Ты и сам не понимаешь, что говоришь.
В цех вошла Дамеш в черных очках сталевара. Ее сразу же обступили рабочие. Она остановилась, вынула блокнот, стала его листать, а потом очень коротко и четко отвечать на все вопросы. Ораз смотрел на нее с нескрываемым удовольствием и улыбался. Молодец Дамеш, на все вопросы отвечает прямо, а то, о чем следует подумать, записывает в блокнот— ничто не ускользает от ее внимания. За это, наверное, и ценят ее рабочие. А когда Дамеш уезжала в Крым, ее замещал инжене'р Валуев. Человек он вообще-то покладистый, тихий, добрый, но и недели не прошло, как всем опротивел. Он и говорить с людьми не умел, и на вопросы их отвечал так, что не поймешь, что он хотел сказать. Сто раз возвращается к одному и тому же, да так и не решит ничего. Никакой малости не хочет брать