но как все это на практике получится». А разве они. хотят проверять на практике? Они отмахиваются, да и все.., Вот тогда я как парторг и написал на статье, которую дал мне на визу корреспондент, что, по мнению партийной организации, статья правильная и верно отражает наши недостатки.
Так вот,— продолжал Серегин,— вопрос о твоем предложении мы ставим на бюро. Соберем все материалы, хорошенько проштудируй их еще раз и будь готова к выступлению. Понятно?
«Что это он?» — подумала Дамеш и поднялась с места, но Серегин ее задержал движением руки.
— Еще одну минутку,— сказал он.— Все-таки твой проект еще только проект. Чтобы осуществить его, необходим опыт. Так не отрывайся от производства, держи связи со старыми сталеварами,— они тебя поймут! Это ничего, что они еще относятся к тебе с недоверием, сама должна понять: ты только кончила институт, на производстве совсем недавно, поэтому у стариков отношение к твоим предположениям настороженное, недоверчивое, мало ли что девчонке в голову взбредет? Надо быть уж очень уверенной в успехе, чтоб выступать так, как выступаешь ты. К тому же, повторяю, все это еще только теоретические выкладки, опыта у тебя нет, значит, нет и уверенности...
— Я абсолютно уверена в своем проекте,— спокойно ответила Дамеш.— И опыты я ставила, но только в институте. А что тут мне не дают ничего делать, это уж не моявина.
— Да? Ну и отлично! — Серегин тоже встал и протянул Дамеш руку.— Раз убеждена, значит отлично. Тогда до скорого свидания, поговорим на партбюро.
.
Каира Альжанова назначили директором недавно, с полгода тому назад. Его предшественником был старый инженер, проработавший на Темиртау более шестнадцати лет. Уходя на пенсию, на вопрос министра, кого же он рекомендует на свое место, старик назвал Каира Альжанова. Почему он назвал именно его, Каир не знал. Ходили слухи, что несколько недель до этого старый директор сказал секретарю обкома:
— Молодых, молодых надо сюда! Что на нас, ста
риков, глядеть? На моем месте должен сидеть молодой дельный инженер. Мой совет: назначьте Альжанова.
Возможно, все это было именно так, но почему выбор старика пал на него? Почему из всех инженеров, знающих, опытных, имеющих заслуги и ордена, старик выбрал его? И второе: неустойчивая вещь, однако, человеческая репутация! Очень неустойчивая... Когда несколько месяцев тому назад его назначили директором, какой шум — восторженный, веселый, суматошный — подняли его друзья! Сколько было поздравлений, объятий, шуток, а вечером в ресторане маленьких тостов и речей. Сколько пробок тогда вылетело в потолок за здоровье нового директора, за его успех. Даже само вступление в директорский кабинет и то превратили в веселую церемонию: друзья внесли его на руках в кабинет и бережно опустили в старое, добротное, видавшее виды кресло. А вот теперь все по-другому.
Три дня назад пришел в кабинет к нему инженер-прокатчик Амиров, друг его студенческих лет, и, то ли шутя, то ли всерьез, спросил:
— Слушай, что у тебя за отношения с Муслимом?
— Какие отношения? — спросил Каир.— О чем ты говоришь?
Амиров резко ответил:
— О том говорю, что ты ведешь себя не так. Странно ты себя как-то ведешь. Не по-директорски! Ну что тебя связывает с этим стариком? Что? Ведь ни одного вопроса ты не можешь без него решить. Как чуть что серьезное, запираешься с ним в кабинете на два часа. И на черта тебе, извини за выражение, далась эта старая лиса? Ведь он сухарь, консерватор... Вот появилось у нас в цехе ценное предложение Сагатовой, так он и его угробил, а ты сделал вид, что ничего не замечаешь. А девушка переживает! Нехорошо, брат, очень нехорошо. Ты серьезно над этим подумай. От всего сердца говорю.
«Странно, очень странно,— думал Каир, идя по длинному коридору к себе в кабинет.— И за что они так невзлюбили старика? Старый производственник, вечный труженик, металлургию знает как свои пять пальцев. Вот бы и учились у него, а то «консерватор». Ну и что ж! По мне сто раз лучше умный консерватор, чем шальной изобретатель! А Муслим прям, сух, правду-матку режет в глаза, ну, конечно, им это не нравится».
Когда Каир шел в кабинет через приемную, он увидел- Дамеш. Она сидела за круглым столиком и читала газету. Заметив его, она сделала быстрое движение, как будто собираясь встать. Он хотел остановиться, но что-то сдержало его. Каир прошел в кабинет, только слегка кивнув ей головой. Конечно, этого не следовало делать. Надо было задержаться и поговорить хотя бы минуту. Именно так ведут себя культурные люди, даже если они очень обижены. Ладно... Ее не так-то легко обидеть. Да притом она всем своим поведением показывает, что не больно-то ей нужен Каир — вот вчера даже не дождалась его в аэропорту, а села в машину, да и уехала. А он-то торопился, он-то спешил, он-то гнал машину в Караганду.
Ох, Дамеш! Запутаннейший узел в моей жизни: завязал я его своей рукой, а развязать не умею. Как ее поймешь? Вот взяла и статью напечатала, разве так делают друзья? И ведь знает, как я к ней отношусь, а считаться все-таки ни с чем не хочет! Дамеш, Дамеш... Нехорошо ты поступаешь со мной, вот что я скажу тебе по совести.
Он позвонил секретарше и, когда она вошла, сказал: — Там ждет Дамеш Сахиевна, попросите ее ко мне и пока больше никого не пускайте.
Вот сейчас самая пора покончить со всеми церемониями,— отрезать и все. Надо смотреть жизни прямо в глаза, Неприятно это, но необходимо. Притом еще неизвестно, сама ли от себя действует Дамеш, или ею как ширмой прикрывается кто-то другой. Муслим не раз намекал ему уже об этом. Кто же может стоять за ней? Может, Серегин? Держит он Дамеш на рукавице, как опытный сокольничий боевую птицу, и только ждет удобного момента, чтоб спустить ее на добычу. Впрочем, Муслим, наверно, ошибается. Он умный человек, но всегда преувеличивает все плохое, в каждом видит недоброжелателя, завистника, а то и прямого врага. Уж эта вечная подозрительность! Қак она надоедает...
Вошла Дамеш и остановилась около окна. И сразу же все его недовольство как рукой сняло... Она стояла перед ним высокая, стройная, загорелая, вся пронизанная ярким летним солнцем, в легком белом платье, схваченном в