…Прошла секунда — и даже две. И даже три. И ничего не случилось. Ни одно копыто не пнуло меня, ни один рог не врезался в мой бок. Открыв глаза, я понял почему. Мамодракон кинулась на козлов, защищая нас. Она приземлилась прямо между мной и агрессивными рогатыми отцами, и её крылья раскрылись, превратившись в огромный щит. Изо рта — то есть из пасти — вырвалось пламя. Мама рычала, поднимая метель прямо в морды козлам. А козлы — вы не поверите — вдруг замерли, выставили вперёд по одной передней ноге и… поклонились маме!
Поклонились ей и белые медведи. И снова вокруг всё затихло и замерло.
Чего боится дракон
В этот момент могли бы раздаться аплодисменты. Или свист рёфери. Или гул трубы, урчащей о завершении турнира настоящих рыцарей, прорезал бы воздух. Но нет. Я слышал только тяжёлое, частое дыхание дракона.
Мамоящер повернулась к нам и аккуратно, одной лапой, взяла меня и Агату — теперь уже не за шиворот, а за талию. Грузно, чуть неловко она вскарабкалась на гору и взлетела. Всего пара махов крыльями — и мы снова оказались на земле, за вольерами, на небольшой площади, где маячила ещё одна бесполезная палатка с мороженым и бродили посетители зоопарка.
Мамодракон мягко приземлилась (как быстро она освоила технику полёта и приземления!), поставила нас с Агатой на ноги, словно человечков Lego, и… сжавшись, втягивая шею, стала отползать в сторону. В ели, одетые в снег, и в сумерки. В её груди что-то клокотало. Мы с Агатой переглянулись.
— Сеня… Это ты её надоумил летать, — зыркнула на меня сестра. Она любила искать виноватых. — Что с ней теперь?
Позвоночник дракона, покрытый шипами, вздрагивал, голова исчезла под крыльями, и, не знай я, что под елями сидит настоящий дракон, мог бы подумать, что это колышется на ветру гора пакетов и мусора, оставшаяся после школьного спектакля.
— Не знаю… Ей вроде понравилось летать, — промямлил я и хотел подойти к маме. Но подойти к дракону было страшно. Не потому, что я боялся, что сейчас мне в лицо полетят упрёки и струя огня (хотя и поэтому), а потому… как бы это объяснить… На меня и Агатины слёзы действовали плохо, а уж мамины… Я только один раз видел, как она плачет, и больше видеть этого не хотел.
Тут снова пошёл снег. Мама плакала в елях и соснах; посетители зоопарка осторожно подходили к нам, поглядывая то на козлов, то на дракона. Кто-то предложил горячий чай и какао, кто-то спрашивал, где мы раздобыли летающего ящера и правда ли он настоящий. Агата отказалась от горячего шоколада и тоже решила подойти к дракономаме. Но цель у неё была какая-то странная.
— Мама! Ты чего? Что с тобой? — Агата собралась выяснять отношения.
Мама её будто не слышала. Искорки и лепестки пепла кружились над ней, а побледневшая чешуя поднималась и опускалась на огромных драконьих лопатках.
Да чего же она плачет?
Я растерянно огляделся, посмотрел на вольер с белыми медведями, словно там мог найтись важный ответ или мишки могли оказаться экспертами по раздраконенным мамам… Но они молчали.
— Милые, ваша мама… Она испугалась. Она же не просто так превратилась в дракона? — вдруг проговорил над нашими головами чей-то ласковый голос. Он принадлежал старичку в очках и в смешной, похожей на меховую кастрюлю, шапке. Очень опрятному и умному — наверняка врачу или математику.
— Мы не знаем, почему она раздраконилась, — ответил я. — Пришла с работы и…
— Да, да. Как я её понимаю, — вздохнул старичок. — Раздраконилась, потому что устала, а плачет, потому что вас… уронила. Вы представляете, как она напугалась?
А мы и правда не представляли. Когда Агата была маленькая и только начала ползать, мама оставила её в спальне на кровати с игрушками, а сама убежала на кухню. Я сидел на горшке и наблюдал (мне было почти три года). Суп на кухне варился, холодильник хлопал дверцей (словно дракон крыльями). И вдруг из спальни донёсся тяжёлый глухой стук, а за ним — резкий, как запах лука, визг Агаты. Она упала с кровати.
Агатка ударилась головой (несильно), и я сегодня с удовольствием шутил бы об этом, если бы не помнил, как мама тогда испугалась. Бросив обед на кухне, она вбежала в спальню и побелела. Глаза её наполнились слезами и потом весь вечер следили за каждым движением и вздохом Агаты. До тех пор, пока врач не приехал, не осмотрел сестру и не сказал, что из повреждений у младенца только синяк и никаких сотрясений или черепно-мозговых. Мама пришла в себя, лишь когда Агата снова порозовела, заулыбалась и описалась на глазах у доктора.
— Она испугалась, что нас уронила? И поэтому плачет? — переспросила Агата. Вид у сестры был озадаченный.
— Конечно! Она и так боялась вам навредить, она же дракон. А тут ещё и в вольер с животными уронила… — закивал старичок и двинулся в сторону выхода, но, обернувшись у фонаря, добавил: — Попробуйте… помочь ей. Как она помогала вам, когда вы были совсем малышами и не знали, что делать со своими руками и ногами.
Мне показалось, что старичок даже подмигнул нам, прежде чем отвернуться и раствориться в сумерках. А Агата сразу принялась действовать. Она подскочила к дракономаме, обняла её за бок, насколько хватило размаха рук, и залепетала:
— Мамулечка… Ты такая тёплая. Такая хорошая! И мы так классно летали! Ты ТА-КА-Я МО-ЛО-ДЕЦ!
Я подошёл с другой стороны и тоже обнял маму:
— Да! Так здорово махала крыльями! Подняла метель! И я никогда не видел зоопарк с высоты… драконьего полёта! Это вау! Спасибо тебе!
— Да! Все обзавидуются нам с Сеней! И если мы полетаем ещё…
— То точно будем сидеть у тебя на шее! — подхватил я.
И тут мама, то есть дракон, затряслась.
Турникеты
Дракон трясся и дымился.
Мы с Агатой — уж я точно — отступили от него в надежде, что сейчас он превратится назад в маму. У Агаты даже рот открылся. А я, наоборот, задержал дыхание.
Дракон повёл лопатками, выпрямил шею и повернулся к нам. Но ни капли не уменьшился. В пасти его всё ещё хранился клатч, а на морде застыла весьма довольная гримаса-ухмылка. Дракономама