— А вы правда не смотрели «Ешь, молись, люби»?
Петренко молча смерил секретаря взглядом и поставил огромную коробку на стойку ресепшен.
— Алла Валерьевна, будьте так добры, раздайте подарки сами. Мне нужно уехать. Срочно.
Больше всего Петренко-старший в этот момент хотел вытряхнуть подарки из коробки и надеть её на голову, чтобы не видеть бухгалтеров, пресс-секретарей, менеджеров отдела закупок и бесконечных «рыбок» — которые уже проступали, будто грибы после дождя, в стеклянных дверях кабинетов и коридорах. И улыбались.
Но Алла Валерьевна нежно взяла папу Пети за руку и заглянула в серое, как грязный снег, лицо.
— Не переживайте вы так. Крышу туалета и мой муж сделать не может второй год. Вы нам это отправили… чтобы поддержать нас? Сопроводительное письмо просто забыли написать?
Письмо… Этого ни сердце, ни мозг Петренко-старшего выдержать не могли: он взвыл и убежал за пальто и ноутбуком, оставив Аллу Валерьевну одну с любимым фильмом и туалетом без крыши. А тирада из упрёков и угроз, словно панельный дом, сама собиралась в его голове. Петренко пролетел через толпу коллег, выстроившихся в очередь за подарками, и — конечно — даже не подумал взять подарок для Пети.
Битва
Петя никогда папу таким не видел. Даже когда на первой тренировке ему выбили шайбой передний, уже не молочный зуб и когда мама случайно въехала в соседскую, очень дорогую машину — даже тогда глаза папы не наливались густым томатным соком, руки не тряслись, как после двадцати отжиманий, и подбородок не скакал, словно танцевал чечётку на школьном утреннике. С папой они собирались ехать на тренировку по хоккею, заглянув за формой домой. Петя ещё не знал, что случилось с рабочей почтой (примерно то же, что и с его стихами), но подозревал. Поэтому вжался в сиденье машины и почти не дышал.
Сплюнув в открытое окно, Петренко-старший припарковался в заснеженном дворе, хлопнул дверью и побежал к подъезду. Петя за ним не успевал.
— Где вы? — с порога крикнул папа в темноту.
Баба-яга, отложив игры в сторону и оставив на голове наушники, сидела на диване в позе лотоса и медитировала. Она как будто не слышала крика и шума в квартире. Папа Пети хлопнул дверью, бросил ботинки в тумбочку (громко!), протопал в гостиную и вырубил приставку из сети. Яга не открыла глаза. Петя потянул к выходу клюшку и сумку с хоккейной формой, но понял, что у папы другие планы на этот вечер. Тот кружил по гостиной, скручивая платки и фонарь и пытаясь убрать их в яговий багаж. Выглядел он очень сердитым и решительным.
Пете хотелось спросить папу: а как же хоккей, подарки и вообще? Но совсем не хотелось попасть под горячую руку. Поэтому прямо в пуховике и шапке мальчик уселся на диван и стал ждать. Его стихи, «улетевшие» в рассылке всему классу, почему-то уже не казались большой бедой. Папина беда, видимо, была намного страшнее. Да и в глубине души Петя начал думать, что скоро станет знаменитым поэтом и таков его путь к славе.
Тут, сделав глубокий, «освежающий» вдох, Баба-яга открыла глаза. Её взгляд был ясным и спокойным, будто она только что посмотрела фильм об африканской саванне, пищевых цепочках у хищников, законах природы и скандалах в семье львов. Львам Петренко-старший пока ещё уступал в ярости и озверении.
— Малахольные… — сладко пропела яга. — Вернулись?
— Вернулись?! — возмутился папа. Он расстегнул чемодан и смахнул со лба каплю то ли пота, то ли растаявшего снега. — Мы вернулись. А вы прямо сейчас уедете!
Петренко-старший бесцеремонно схватил угол матраса и дёрнул его на себя. Яга не двинулась с места. Папа дёрнул матрас сильнее, но тот будто пригвоздили к дивану.
— Вставайте! Я собираю ваши вещи! — скомандовал папа.
Яга, подобрав платки, грациозно вспорхнула с дивана и выставила вперёд сухие ладони и узловатые пальцы.
— Пожалуйста-пожалуйста, — колокольчиком прозвенела она. Старушка не помешала папе скрутить в «колбаску» матрас и лишь аккуратно положила наушники на стол. Возле письма от Деда Мороза.
Застегнув чемодан, папа выкатил его в коридор. Он бормотал под нос что-то насчёт «по-хорошему», «дипломатии», «терпения» и «пустых разговоров». Вручил гостье тарелку с начавшей черстветь запеканкой и открыл входную дверь.
— На выход. С вещами, — скомандовал Петренко-старший и мотнул головой, как бык на корриде. Но дыхание его чуть подвело, поэтому голос взлетел и сорвался на фальцет.
— Не пойду. Не могу, — спокойно сказала яга и поставила запеканку на стол. Рядом с наушниками и письмом.
— Не можете? Можете! И пойдёте. Как миленькая! — рявкнул папа, выставил чемодан Бабы-яги из квартиры на лестничную площадку, обошёл старушку сзади и начал толкать её в спину, словно бульдозер. Яга послушно засеменила ногами, но ровно на пороге — в просвете открытой двери — остановилась как вкопанная. И папа не мог сдвинуть её с места.
— Петя, — вжимаясь в спину яги со всей силы, прокряхтел Петренко-старший. — Ну-ка помогай.
Петя подошёл и увидел, что нос Бабы-яги, её щёки и платочки будто размазались по невидимому стеклу — волшебной преграде, выросшей на месте двери. Яга подмигнула Пете и сделала успокоительный выдох, ещё сильнее вжавшись в невидимую стену. Петя подумал о чём-то трудном и не помещавшемся у него в голове, но послушно встал рядом с папой и начал толкать. Яга тяжело дышала и трещала костями, но терпела экзекуцию. Наконец она хрустнула каким-то шейным позвонком, почесала — не без труда — кончик носа и сделала небольшой шаг в сторону, буквально проскользив по невидимому стеклу. Папа и Петя кубарем полетели вперёд и прочь из квартиры, а яга, упёршись руками в бока, распрямилась и снова глубоко вздохнула.
— То есть, малахольные, вас пугает то, что я живу в вашем доме. Что ем вашу еду, мочу гаргулий в игре. А то, что я буду гулять по городу как ни в чём не бывало, — вас не пугает?
Папа перевернулся, сел на полу и опустил голову.
— Где… где же ваша гражданская позиция? Социальный долг и ответственность? Патриотизм? Тяга к подвигу? А? Избавиться от ведьмы — и весь город обречь на неприятности? — хихикая и отдуваясь, с нескрываемым довольством распекала яга обоих Петренко.
Она вернулась в гостиную, уселась на диван и продолжила:
— А если серьёзно — дверь заколдована. Так мне из вашего дома не выйти. И не смотрите на окно — оно тоже. Читайте письмо. — И добавила: